Четверо гостей последовали за слегка прихрамывающим цыганом; тот вел в поводу гнедую лошадь, а желтый пес побежал за ним по пятам.
— Наверное, краденая, — пробормотал Аргоси. — Я про лошадь…
— Возможно! — кликнул Сэмюел через плечо. — Я не помню!
Когда они подошли к третьей по счету палатке, он ненадолго исчез внутри, затем вернулся со смуглой девицей, облаченной в бежевые и коричневые тона. Ее скромная одежда с лихвой компенсировалась пышной гривой кудрей. Синтия насчитала девять шпилек в ее прическе, но их было недостаточно, чтобы укротить блестящие черные завитки, падавшие девице на лоб. У нее были круглое лицо цвета чая с молоком и светло-карие глаза.
— Я погадаю вам, господа, — сказала девушка. — Но вначале я хотела бы увидеть ваши деньги.
— Марта! Иди-ка отсюда! — раздался окрик из соседней палатки. Сердитый голос принадлежал высокой красивой женщине с проседью в темных волосах. — У тебя еще недостаточно опыта, чтобы гадать. Займись-ка лучше делом. — Она перешла на цыганский, разразившись короткой тирадой. Девушка помрачнела и поспешно скрылась в палатке.
Вздохнув, женщина повернулась к Сэмюелу и сделала ему выговор. Он явно оправдывался, бросая взгляды на Синтию. Женщина закивала.
Сэмюел отбыл, помахав гостям и бросив быстрый взгляд на Вайолет.
— Пойдемте со мной, друзья, — любезно предложила женщина. — Я миссис Леонора Эрон. Тетя Сэмюела. Я должна увидеть цвет ваших денег, прежде чем начну гадать.
— Сколько? — деловито осведомился Джонатан.
Цыганке хватило секунды, чтобы оценить своих спутников — дорогую одежду, сшитую по последней моде, начищенную до блеска обувь и идеально чистые перчатки. За всем этим великолепием наверняка следили слуги.
— Шесть шиллингов, — последовал ответ, сопровождаемый безмятежной улыбкой.
Синтия кашлянула, восхищенная нахальством и проницательностью цыганки. Это была стоимость поездки на почтовой карете от Лондона до Эдинбурга.
Аргоси пожал плечами. Вытащив из кармана кошелек, он отсчитал шесть шиллингов и протянул их женщине, а та подвергла каждую монету оскорбительно тщательному изучению.
Все монеты прошли проверку. После чего цыганка поманила своих аристократических гостей в палатку. Там пахло сушеными травами и горела масляная лампа, бросавшая на стены зловещие тени. Глядя на Джонатана и Аргоси, державшихся близко друг к другу, Синтия подумала, что их тени — даже вместе взятые — меньше одного Майлса Редмонда.
При этой мысли она расправила плечи и вскинула подбородок. Аргоси очень хорош собой, а его кошелек — бездонный. И он сейчас рядом с ней — улыбающийся и готовый к тому, чтобы сверхъестественные силы убедили его, что она, Синтия, должна стать частью его будущего.
* * *
Майлс плохо спал ночью. Впрочем, целый кофейник очень крепкого черного кофе и утренняя корреспонденция вернули его к жизни и подняли настроение. За утро он сломал полдюжины печатей на письмах от членов Королевского общества. И все эти люди выражали энтузиазм по поводу его будущей экспедиции и предлагали свое время и силы для ее осуществления.
Майлс наслаждался этим фактом, испытывая глубокое удовлетворение. Он ни разу не усомнился, что вернется на Лакао с более основательной экспедицией, потому что всегда добивался того, что задумал.
Но ему казалось, что могут потребоваться годы, чтобы собрать необходимые средства. А до этого…
До этого его мечта о возвращении на Лакао была столь же далека, как его свадьба — так он полагал. И вот вдруг все изменилось. Майлс представил восторг, с которым он объявит, что экспедиция полностью обеспечена финансами.
Эта мысль заставила его задуматься о страсти и формах, которые она принимает.
Он подумал о Синтии, сидящей в карете рядом с Аргоси на пути в цыганский табор. Ничто так не способствует близости, как тесное замкнутое пространство. Она будет стоять рядом с ним в шатре, слушая предсказания судьбы. Конечно, Джонатан и Вайолет тоже будут там. И ничего непристойного не случится, ведь Аргоси — джентльмен.
Но мысль о Синтии в полумраке, рядом с мужчиной, который в один прекрасный день получит привилегию — нет, право! — касаться ее, когда пожелает…
Майлс бесцеремонно вернул свои мысли к другой своей страсти, к другому миру, где главенствовали Лакао, экспедиция и девушка, располагавшая средствами для всего этого. Следовательно, сказал он себе, она тоже должна быть частью этой страсти, Что же касается другой девушки… Нет-нет, он должен мыслить рационально и не должен подчиняться безумным желаниям плоти.
Встав из-за стола, Майлс направился к лестнице. Он чуть не опоздал на встречу с леди Джорджиной. Он пригласил ее на прогулку еще вчера, когда стало ясно, что все остальные будут заняты. И еще потому, что считал это своей обязанностью.
Она послушно ждала в холле, одетая в муслиновое платье с бледно-желтыми полосками точно такого же оттенка, как ее волосы. Майлс помедлил, украдкой разглядывая ее со своей позиции на лестнице. Она крепко сцепила перед собой руки, затянутые в белые перчатки, лицо же ее было скрыто за широкими полями соломенной шляпки, украшенной шелковыми цветами.
Ничто в облике Джорджины не вдохновляло его на поэтические эпитеты. В ней не было ничего, что заставило бы его затаить дыхание. И даже настроение у него нисколько не изменилось, когда он увидел ее.
Он смотрел на Джорджину, пытаясь представить, как она стоит в его доме, встречая гостей. И как он лежит в постели, накрывая ее пышное белое тело, глядя в ее робкие серые глаза…
Его не увлек ни один из этих образов — они просто не желали формироваться в его мозгу, что казалось предательством по отношению к Джорджине. Это было смешно, тревожно и приводило в замешательство.
«По крайней мере она восхищается мной», — утешил себя Майлс. Он видел это восхищение в ее глазах, просиявших, когда она услышала его шаги на лестнице. Это было лестно… и незаслуженно.
Хотя, возможно, это признак того, что девушка обладает определенной чувствительностью. Ей следовало бы увлечься Джонатаном. Или Аргоси, который в данный момент сидит в карете с…
— Прекрасный день для прогулки, леди Джорджина. Почему он всегда начинает с погоды? Наверное, потому что банальности — это язык, который все понимают.
— О да! — согласилась она.
— Возможно, ледибоптера тоже захочет подышать свежим воздухом. — Он специально исказил слово, чтобы поддразнить ее.
— О да! — отозвалась она с тем же энтузиазмом. Майлс подавил вздох. Похоже, его чувство юмора ей чуждо. Но он вовсе не считал Джорджину недалекой. Когда она проникнется его мыслями и идеями, они, возможно, превратятся в ее собственные.
Но тут его посетила утешительная, хотя и вероломная мысль. Пожалуй, не будет большой жертвой оставить ее дома, когда он отправится в экспедицию. И возможно, это вполне достаточная причина, чтобы жениться на ней.
