Внезапно Вайолет опустила глаза и застыла, уставившись на что-то с настороженным видом. Затем нагнулась и подняла какой-то предмет.
Синтия заметила блеск серебра, прежде чем предмет этот исчез в кармане подруги. Монета? Вряд ли Вайолет нуждалась в деньгах.
— Может, я зря рассказала тебе о предложении Аргоси заранее? — поинтересовалась подруга.
Синтии понадобилось титаническое усилие, чтобы приподнять уголки губ в подобии улыбки.
— Нет-нет. Ты поступила правильно, — сказала она, наконец-то высвободив свою руку из руки Вайолет. — Это самое лучшее, что ты могла сделать.
Глава 21
Перед обедом стало ясно: статус загородного приема в Редмонд-Госе снизился настолько, что его едва ли можно было называть «приемом».
Ни лорд Аргоси, ни Майлс Редмонд не присутствовали за обеденным столом. Один ограничился холодной трапезой у себя в комнате, другой отправился с визитом к доктору Прайсу из Королевского общества, который жил в нескольких милях от них. Он предполагал вернуться вечером, если погода позволит.
К собственному изумлению, Вайолет оказалась главной в доме и, следовательно, хозяйкой приема. Слуга не мог скрыть своего трепета, и его голос чуточку дрожал, когда он передавал ей сообщение Майлса.
К счастью для него, в столовой царило умиротворение, поскольку из гостиницы в Уэст-Чиверли пришло известие, что мистер Айзайя Редмонд и его супруга будут дома на следующее утро.
Минуту-другую Синтия помешивала ложкой свой суп, а затем вдруг объявила, что у нее болит голова и она вынуждена удалиться.
— Должно быть, это все волнения последних дней, — сказала она Вайолет, как бы извиняясь, хотя в сравнении с тем образом жизни, который она вела в Лондоне, несколько дней в Суссексе едва ли можно было считать волнующими.
Вайолет устремила на нее обвиняющий взгляд. Затем ее лицо просветлело.
— Видимо, тебе хочется выглядеть свежее завтра утром, — сказала она многозначительно.
— Да, конечно, — согласилась Синтия.
Вернувшись в свою комнату, она обнаружила на бюро письмо из Нортумберленда. Схватив письмо дрожащими руками, Синтия тотчас распечатала его и прочитала.
Отложив листок, она подхватила котенка и поцеловала в лобик. Котенок довольный замурлыкал. Подойдя к окну, Синтия заглянула за занавеску. Паутина была на месте, но паучихи Сьюзен нигде не было видно. Должно быть, она спала.
Быстро выскользнув из платья, Синтия аккуратно повесила его в гардероб, надела ночную рубашку и уселась перед камином, подобрав под себя ноги. Котенок, пристроившийся рядом, играл с подолом ее рубашки, атакуя пальцы ног.
Синтия долго смотрела на огонь, словно надеялась увидеть в пламени картинки будущего — как гадалка видела их в чайных листьях, оставшихся на донышке чашки.
Майлс придал ее характеру глубину и новое измерение. Раньше она была одержима одной целью, порожденной страхом и амбициями. Но теперь она знала, что ей делать. Ее жизнь озарилась светом. И Синтия поняла, что этого вполне достаточно для решительных действий.
— Будь хорошим мальчиком, — велела она котенку, положив его в корзинку, стоявшую перед камином.
Но маленький проказник еще не был готов угомониться на ночь. Выскочив из корзинки, он затеял возню с бахромой ковра. Не обращая на него внимания, Синтия встала и вышла из комнаты.
Взявшись за дверную ручку и обнаружив, что комната Майлса не заперта, Синтия приоткрыла дверь на несколько дюймов и проскользнула внутрь. Дверь не скрипнула, когда открылась, а задвижка не щелкнула, когда она осторожно задвинула ее. Еще бы, ведь это задвижка Редмондов, содержавшаяся с такой же тщательностью, как и весь дом.
Темнота в комнате была такой же глубокой и бархатной, как глаза Майлса. Огонь в камине почти погас, и становилось прохладно. На мгновение Синтии показалось, что его здесь нет.
Но тут она услышала ровное дыхание, доносившееся со стороны огромной, похожей на корабль, кровати орехового дерева.
Она подождала, привыкая к темноте и изучая обстановку, чтобы благополучно пересечь комнату. Не хватало еще наткнуться на что-нибудь!
Наконец, сориентировавшись, Синтия осторожно, словно шла по канату, двинулась вперед, сознавая опасность того, что делала. Толстый ковер заглушал ее шаги.
Добравшись до кровати, она присела на краешек. Матрас даже не скрипнул под ее весом. Медленно, очень медленно она закинула ноги на постель.
Рука Майлса крепко ухватила ее за локоть.
— Кто ты такой? — пробормотал он как бы во сне.
Но Синтия тотчас сообразила, что он притворялся, что спит.
Майлс выпустил ее руку и откатился в сторону. Последовал шорох, затем звон и тихие проклятия — он зажигал лампу и надевал на нее стеклянный абажур.
Когда мягкое сияние осветило комнату, Майлс уже сидел на кровати. Его волосы были растрепаны и падали ему на глаза. Он машинально пригладил их пятерней, ничуть не улучшив «прическу».
Какое-то время он молча смотрел на нее. Наконец прохрипел:
— Синтия, какого черта…
Подавшись вперед, она прижала пальцы к его губам. Майлс замолчал, свирепо сверкая глазами.
И тут Синтия осознала, что он обнажен, по крайней мере до пояса.
У нее перехватило дыхание.
Она и прежде замечала красоту его тела — треугольник загорелой кожи в распахнутом вороте рубашки, мускулистые и длинные сильные ноги, обтянутые брюками.
Но полностью обнаженный Майлс поражал воображение.
Уронив ослабевшую руку, Синтия судорожно перевела дыхание. На таком расстоянии его плечи казались еще шире, а упругие мускулы, переплетаясь на торсе, переходившем в узкие бедра, которые…
Увы, дальнейшее было скрыто под смятыми простынями.
Его грудь была покрыта темной порослью, в которую она зарывалась пальцами в прошлый раз, и поросль эта, сажавшаяся на плоском животе, уходила…
Опять-таки — под простыню.
Он был так великолепен и так неотразимо мужественен, что Синтия оробела.
И в то же время Майлс казался необычайно уязвимым. Растрепанный, смущенный и зевающий…
Синтия вдруг почувствовала, что ей хочется… его защитить. Нелепо было испытывать подобные чувства к мужчине, который мог схватить ее и вышвырнуть из комнаты, как котенка. Но она готова была кинуться с кулаками на любого, кто угрожал бы его благополучию.
Как он это сделал ради нее.
Майлс перехватил ее взгляд, и в его глазах отразилось все, что он увидел в ее глазах, — благоговение, страсть, желание и тщетность сопротивления.
— Почему? — прошептал он.
Должно быть, он спрашивал: «Почему вы здесь?»
