«Потому что я люблю вас, и будьте вы прокляты из-за этого. Вы сделали мою жизнь стоящей того, чтобы жить, и в то же время полностью разрушили ее, и я благодарна вам за это», — мысленно ответила Синтия. Но она знала, что никогда так не скажет.
Вместо этого она протянула дрожащую руку и стянула с него одеяло.
Как она и предполагала, он был абсолютно голый.
Майлс издал короткий смешок, и его естество уже напряглось, впечатляюще приподнявшись. Синтия провела по нему пальцем, поражаясь собственной дерзости.
Майлс схватил ее за руку, пытаясь удержать. Затем отпустил ее руку и потянулся к подолу ее ночной рубашки.
Этими двумя жестами он сказал ей, что будет руководить каждым мгновением.
Сердце Синтии трепыхнулось в груди.
Что ж, у нее никогда не было выбора, когда дело касалось Майлса Редмонда.
Она подняла руки, чтобы он мог стянуть с нее рубашку. И он проделал это без лишних церемоний, недовольно буркнув, когда рубашка зацепилась за ее подбородок и ему пришлось дернуть посильнее.
После этого Майлс сложил ее рубашку и отложил в сторону так осторожно, словно это было живое существо.
Почувствовав прохладный воздух, Синтия вдруг осознала, что полностью обнажена, и она с трудом сдержалась, чтобы не скрестить руки на груди.
Впрочем, в этом не было необходимости. Майлс уже обнял ее, скользя теплыми ладонями по ее спине. А руки Синтии обвили его шею.
И когда они сплелись в крепких объятиях, Синтия поняла, что никогда не забудет это мгновение.
А потом Майлс уложил ее на постель и навис над ней. Его глаза сверкали, а губы сжались в тонкую линию.
Синтия дрожала от желания. Ей хотелось коснуться его везде, запомнить каждую частичку его тела, что едва ли было возможно за отпущенное им время. Все в нем казалось ей драгоценным, желанным, удивительным. Это была целая вселенная, и, чтобы познать ее, потребовалась бы вся ее жизнь.
Разомкнув руки, обивавшие шею Майлса, она скользнула ладонями вниз, гладя упругие мышцы его груди и шероховатые бусинки его плоских сосков.
Он не торопил ее, но она чувствовала его нетерпение.
— Помоги мне, Боже, и простите меня, Синтия, но я не уверен, что смогу сделать это медленно, — произнес он с удрученной улыбкой, но в его глазах читалось предупреждение.
Синтия сомневалась, что сможет заговорить. Но когда она открыла рот, слова вырвались наружу, словно слишком долго находились в заточении.
— Я не хочу ждать! — заявила она.
С таким же успехом она могла бы вручить ему свое бьющееся сердце вместе с ножом, чтобы разрезать его на части.
Майлс закрыл глаза, словно пытался скрыть свои эмоции, и вновь издал короткий смешок.
Но она успела увидеть пламя, сверкнувшее в его глазах. И радость — чистую и ослепительную, как солнце.
Он крепко прижал ее к себе, и она почувствовала, как его естество уперлось в мягкую плоть между ее ног. От удовольствия, которое она испытала при этом, у нее потемнело в глазах. Все ее тело инстинктивно открылось ему: руки обняли его, ноги обхватили его бедра, а губы раскрылись навстречу его губам.
Его же руки были повсюду; лаская ее, они воспламеняли каждый ее нерв, пока она не выгнулась под ним, трепеща от этих прикосновений. И трудно было сказать, где кончается его тело и начинается ее, но это не имело значения, потому что наслаждение было обоюдным.
И казалось естественным и неизбежным, когда он приподнялся над ней, опираясь на дрожащие руки, а затем расположился меж ног.
Из груди Синтии вырвался стон. Она подалась ему навстречу, ощущая влагу и мучительное томление в самом сокровенном месте.
Майлс не стал спрашивать, уверена ли она в том, что действительно этого хочет. Ему было не до любезностей. Возможно, он в первый и последний раз в жизни использовал свое тело по его прямому назначению. Зачем еще живые существа наделены этой способностью дарить и получать наслаждение, если не для того, чтобы выразить всю безбрежность того, что испытывают?
Глаза Синтии затуманились. Она учащенно дышала, обдавая жарким дыханием его шею.
— Держись за меня, — прошептал Майлс.
Она тотчас вцепилась в его плечи, и он, приподнявшись, вонзился в нее.
Синтия ахнула и, запрокинув голову, прикусила губу от резкой боли.
Но Майлс знал, что боль ее скоро пройдет. И уж он-то постарается сделать так, чтобы наслаждение заставило ее забыть о боли.
Он медленно вошел в нее, а затем вышел и снова вошел. О Боже! Наслаждение было таким… мучительно сладким, что буквально ослепило его.
— Синтия… Я не уверен, что… Я не могу ждать.
Ему хотелось вонзаться в нее до потери сознания, повинуясь животной потребности, искавшей выхода. И в то же время ему хотелось, чтобы это продолжалось вечно.
Открыв глаза, он обнаружил, что Синтия смотрит на него сквозь ресницы. Ее грудь бурно вздымалась и опускалась, вторя его тяжелому дыханию.
Она еще крепче обхватила его ногами и вцепилась пальцами ему в плечи.
— Пожалуйста, быстрее, — прошептала она.
Ей не пришлось просить дважды. Майлс ускорил движения, и она тут же застонала, выгнувшись ему навстречу.
У него на лбу и на груди выступили капельки пота, а кожа Синтии мерцала от испарины.
— О, Майлс!.. — выдохнула Синтия.
Его охватило ликование. Но ему хотелось, чтобы она достигла вершины наслаждения, прежде чем он закончит. Склонив голову, он прихватил зубами ее сосок. Синтия охнула, чертыхнувшись так непосредственно, что он невольно улыбнулся. А затем снова погрузился в ее манящее тепло. Ее ногти впились ему в плечи, причиняя изысканную боль.
Наслаждение нарастало.
Он снова и снова вонзался в нее, а Синтия выгибалась под ним, стараясь принять его как можно глубже. Обвивая его руками и ногами, она нашептывала ему на ухо такие слова, что он даже удивлялся — откуда она их знает? Тяжело дыша, они, скользкие от пота, двигались в едином ритме, и Майлс, ведомый инстинктом, отдавался на милость этого древнего ритма, пока Синтия не в выгнулась под ним, содрогаясь в экстазе.
Ее восторженные возгласы еще звенели у него в ушах, а ее сокровенные глубины еще пульсировали вокруг него, когда он вонзился в нее в последний раз, доводя до логического завершения то, к чему он стремился с того момента, как впервые увидел эту женщину.
Он смутно слышал собственный голос, хрипло выкрикнувший ее имя, когда волна неистового наслаждения захлестнула его, заставляя так дрожать и содрогаться, как не смогла бы заставить никакая лихорадка. Его сил хватило только на то, чтобы на дрожащих руках опуститься на Синтию и уткнуться лицом в ее шею.
Его охватило божественное умиротворение.
