И тогда приходил, в среду.
- Да кто приходил-то, Глаша?
- Так почем мне знать? Меня ж дома не было, а он и
приходил. И борщ попортил. В тот раз не вышло, так он сегодня приперся, снова
пробовать хочет. Не открывай, Глебушка, не открывай, Христом-богом прошу.
- Я и не собираюсь. Хотя, может быть, это и в самом
деле Василий, а? Или Катерина. Неудобно получается.
- А ты ему позвони. Дай-ка мне трубочку, я на кухню
прокрадусь да и позвоню ему потихонечку, спрошу, не он ли за дверью стоит. Ты
мне только номер набери, я на память не помню.
В наушнике раздались отрывистые попискивания: Богданов
набирал номер на мобильном телефоне. Семенящие шаги Глафиры Митрофановны
зашелестели и затихли, а пространство прихожей снова сотряслось от настойчивых
длинных звонков. Боровенко казалось, что он слышит тяжелое дыхание Глеба
Борисовича. Что ж, вполне может быть, если пожилой писатель разволновался (хотя
отчего бы?) и прислонился к дверному косяку. Вот послышались издалека шаги старухи,
громче, отчетливее.
- Это не Васенька. Они с Катериной вместе едут, как раз
сейчас Политехнический музей проезжают.
- Черт! Кто же это может быть?
- А я тебе говорю: вызывай милицию! Душегубец это! Я
точно знаю.
- Уймись, Глаша. Не шуми.
- Вызывай, Глебушка! Ведь погубит он нас!
- Тише… Слышишь? Лифт. Он уходит. Пойду в окно
посмотрю, может, увижу, кто из подъезда выйдет.
Звук легких шагов Глафиры и тяжелых - Богданова словно ожил
и стал перемещаться в сторону от микрофона. Через некоторое время оба гостя
появились на улице, и почти сразу в наушниках послышалось:
- Видала? Оба явились. Так я и знал! Хорошо, что не
открыл, мне нечего им сказать.
- Зачем же они приходили, Глебушка? - Голос старой
женщины звучал встревоженно.
- А шут их знает! Наверное, опять уговаривать меня
собирались. Потому и нагрянули без предупреждения, чтобы застать врасплох. Уф!
Даже кофе выпить не дали, сволочи.
- Ой, не то ты говоришь, деточка моя, не то, -
запричитала старуха. - Не уговаривать они тебя хотят, а убить. Ты же сам
знаешь, Глебушка.
- Я не хочу это обсуждать. Тем более с тобой. Неси
кофе.
Боровенко снова сдвинул наушник и, наблюдая за мужчинами,
свернувшими во двор, с досадой ударил кулаком по приборной доске. Какой же он
идиот! Как только в квартире заговорили о лифте и о том, что незваные гости
уходят, нужно было немедленно выскакивать из машины и подойти к подъезду,
чтобы, как только незнакомцы появятся на улице, пройти следом за ними вплотную
хотя бы те несколько десятков метров до стоящего во дворе джипа и постараться
услышать, о чем они говорят. Пусть не все, пусть только обрывочные фразы или
даже отдельные слова, но надо было постараться получить хотя бы приблизительное
представление о том, кто эти люди и зачем они приходили к Богданову. А он не
сообразил. В конце концов, он пищевик-технолог, а не разведчик и не
оперативник, у него мозги по-другому устроены. Он занимается не своим делом, и
поэтому у него ничего не получается. Он допускает ошибку за ошибкой. Если
поделиться своими соображениями с женой, она снова начнет ругать его, как
вчера. Нет уж, лучше промолчать.
- Ну что там? - нетерпеливо спросила Лиза. - Он что,
так и не впустил их?
- Нет. Но он знает, кто они и зачем приходили. Какая-то
темная история. Старуха уверена, что эти кавказцы собираются угробить нашего
мэтра. Как ты думаешь, они связаны с той историей, которой мы занимаемся?
- Вряд ли, - покачала головой она. - Ты ведь помнишь,
когда вчера позвонила женщина, с которой он встречался в ресторане, он ей
выговаривал за то, что она позвонила ему домой. Значит, он свою связь с ней
скрывает от старухи. А про дела с этими типами бабка осведомлена. Значит, это
разные истории.
Славе стало немного легче. Если Лиза уверена, что двое
вальяжных кавказцев никак не связаны с погибшим журналистом и его пропавшими
материалами, то она не станет бранить его за нерасторопность и недогадливость.
Без двух минут двенадцать мимо них медленно проехала машина
Катерины Славчиковой. Места перед подъездом по-прежнему не было, и ее
темно-синий "Опель" остановился далеко, в самом начале Сретенского
бульвара, у Тургеневской площади. Оттуда Екатерина Сергеевна и Василий шли
пешком, перебрасываясь короткими фразами.
- Удивительно, до какой степени можно не иметь вкуса, -
с нескрываемым сарказмом произнесла Лиза, глядя на приближающихся Катерину и
Василия. - Неужели никто не может ей сказать, что так одеваться не следует?
Слава не совсем понял, что имеет в виду жена. Да, Катерина
Славчикова смотрелась в короткой куртке и длинной широкой юбке немного
странновато, тем более что куртка была перламутрово-голубой, а юбка -
разноцветной, золотисто-бежево-коричневой, но ему показалось, что одета
писательница не то чтобы безвкусно, а просто не по фигуре. Прямого кроя куртка,
похожая на квадрат, не прилегала к талии и доходила как раз до того места, где
начинались широкие бедра, а спускающаяся из-под нее свободная юбка образовывала
некий прямоугольник.
Все вместе производило впечатление поставленных друг на
друга детских кубиков, над которыми возвышается аккуратно положенный сверху
шарик - очень коротко постриженная голова с круглым лицом. В общем, вид, прямо
скажем, не особо женственный, но Катерина же не виновата, что у нее такая
фигура. Да и трое родов со счетов не скинешь. А цветовая гамма - что ж, она
вполне приемлемая, странноватая, прямо скажем, однако глаз не режет.
- Не будь злюкой, - примирительно сказал он,
обернувшись к жене, - она одевается как все, но не у всех же такая фигура, как
у тебя.
- Какая бы фигура ни была, нельзя носить прямые
короткие куртки с прямыми длинными юбками, - безапелляционно заявила Лиза. - У
нее что, глаз нету? Да еще походка эта! Хоть бы каблуки не носила, если ходить
на них не умеет.
Слава счел за благо промолчать. Когда жена не в настроении,
ее критические замечания бывают не только острыми, но и обидными, а подчас и
несправедливыми, уж он-то это хорошо знал. Зато к внешнему виду молодого
соавтора у нее, судя по всему, претензий не было, и его мятые джинсы и торчащая
из-под кожаной куртки теплая клетчатая рубаха Лизу вполне устраивали.
Боровенко нажал на кнопку, опустил стекло, но почти ничего
внятного не услышал, видел только, как шевелятся губы собеседников. В тот
момент, когда они проходили мимо машины, в их вялом диалоге наступила пауза. И
почему в кино и в детективах всегда удается случайно подслушать всего одно
слово, но зато ключевое, проливающее свет на разгадку страшной тайны? Вот они,
Слава и Лиза, слушают-слушают, третьи сутки слушают, а толку? Где они, роковые
признания и неожиданные откровения? Нету их. Так только, кое-какие наблюдения,
собираемые по крупицам и складываемые неуверенной и непрофессиональной рукой в
довольно шаткую и сомнительную мозаичную картинку.
