Однако годы шли, а красивая жизнь все не приходила в
просторную квартиру Богдановых. Вместо нее приходили посетители к профессору,
порой понятные, а порой и загадочные, и даже страшные… Вот, например, в
сороковом году, Глаше было двадцать лет тогда. Посетитель к профессору пришел
какой-то чудной, не в ту дверь позвонил, что ведет прямиком в кабинет, а в
другую, общую. Глаша, как водится, открыла. Ростом она никогда не отличалась,
не маленькая была, но и не высоченная, так, средняя, и привыкла, что большинство
мужчин обычно выше ее ростом. А тут в квартиру вошел человек росточка совсем
небольшого, но так на нее посмотрел, что ее будто холодом сковало. И смотрел-то
как-то непривычно, не в глаза, а сперва на ноги, потом на живот, дальше -
вверх, на грудь, на плечи, а уж потом только на лицо. Глаша к месту приросла,
от ужаса даже поздороваться забыла. Тут же в прихожую Борис Саввич вышел, Глашу
отстранил и молча провел странного человека в свой кабинет. Глаша так и
осталась стоять как пришитая. Земапокойница - она в дверях гостиной стояла -
тоже побледнела, губы дрожат, иди, говорит, Глаша, к себе и не выходи пока,
чай, если надо, я сама подам. Только уж после, дня через три, Земфира
объяснила, что приходил в тот раз сам Берия - большой любитель скачек, узнавать
насчет наездника, который накануне сильно расшибся, вот Лаврентий Павлович и
решил приватным образом картину прояснить и доктора лично попросить, чтоб
повнимательней был. Ну, что такое просьба Берии - девушка уже и тогда понимала,
чай, не дурочка, похуже приказа будет. А Глашу с его глаз долой убрали на
всякий случай, потому как любовь всемогущего политика к молоденьким девушкам
давно известна.
Так что вместо праздничного блеска в квартиру Богдановых
вползали страх, недоверие и подозрительность, затопившие в те годы всю страну.
И только после войны Глафире удалось наконец увидеть то, о чем она так много
слышала и так долго мечтала. Вернувшись из эвакуации, овдовевшая Земфира
вернула в старую квартиру радость, смех, разговоры, танцы, словно влила под
высокие потолки новую жизненную силу. Такая перемена пришлась по вкусу не
только Глаше, Глебушка тоже будто распрямился, повеселел, почувствовал вкус к
жизни, а то все букой ходил и мало с кем разговаривал, вся его компания - один
только двоюродный брат Гриша, сын Земиной родной сестры. Мальчики родились в
один год, а поскольку сестры были очень близки и обе жили в Москве, то
двоюродные братья росли настоящими друзьями.
С появлением в доме молодых артистов и музыкантов Глебушка
начал перенимать не только их манеры, но и отношение к жизни, а веселые
красивые молодые артистки дали толчок сперва юношескому вожделению, а потом и
стремлению успеть как можно больше. Двадцатилетний Глеб из скромного
романтического юноши, пишущего талантливую прозу, буквально на глазах превращался
в ловеласа и ветреника. Земфиру это, по-видимому, совершенно не смущало и даже,
наоборот, радовало. Вместе с ней радовалась и Глаша, и за саму Зему радовалась,
и за Глебушку, и за себя: дожила все-таки, увидела, вдохнула, окунулась.
Повадки светского льва Глебушка пронес через всю жизнь,
обожал ходить на банкеты, приемы и прочие мероприятия, любил, чтобы его
сопровождали красивые женщины - сначала первая жена, потом вторая, моложе его
на двадцать с лишком лет, а после развода со второй женой - восторженные
поклонницы, любовницы или просто знакомые. Это уж только в последние годы он
все чаще ходит на такие мероприятия один, а прежде его никогда и нигде без
красивой спутницы не видали. Ему нравилось приглашать гостей, в числе которых
были не только собратья по перу, но и критики, литературоведы, журналисты, а
также люди искусства, знающие его с молодости, с тех времен, когда приходили в
этот дом к Земе. В девяностых годах гости стали приходить все реже, число их
заметно уменьшилось, а потом и вовсе сошло на нет. Писатель, которого любили и
ценили в советское время, перестал быть интересным, и Глеба Борисовича сначала
стали все меньше замечать, потом все меньше вспоминать, а потом (и очень скоро)
и вовсе забыли.
Дом снова начал пустеть и наливаться тоской, и Глафира
Митрофановна боялась, что эти пустота и тоска овладеют и Глебушкой, поэтому
искренне радовалась, когда происходило хоть что-нибудь, напоминающее прошлую
жизнь. Ладно, пусть не бывает больше приемов гостей на тридцать человек, пусть
приходят по одному - по двое, как Васенька с Катериной, но зато Глебушка
надевает смокинг, галстук-бабочку, вызывает машину и едет. Его приглашают, его
помнят, уважают. И конечно же, он будет там самым красивым!
Глафира Митрофановна предавалась воспоминаниям и одновременно
специальной щеткой смахивала невидимые пылинки с черного смокинга, специальной
замшевой тряпочкой наводила блеск на черные лаковые ботинки и раскладывала на
специальном столике белоснежную сорочку и коробки с аксессуарами - галстуками и
поясами "под смокинг", пусть Глебушка сам выберет, в прошлый раз он
надевал вот эти, темно-синие в белый горошек, стало быть, сегодня захочет
что-нибудь другое, например, цвета бордо, или серые с черной полоской, или вот
эти, в мелкий ромбик.
- Глаша, - Богданов заглянул в гардеробную, - я уеду в
половине седьмого, а к шести приготовься подавать кофе на двоих, приедет
Катерина.
- Катерина? - удивилась она. - А зачем? Что случилось?
Он пожал плечами.
- Понятия не имею. Хочет о чем-то поговорить.
- Хорошо, Глебушка. К кофе что подавать, бутерброды или
сладенького?
- Я думаю, сладкое. Печенье, конфеты, что там у нас
есть.
Ну вот, Катерина явится… С чего вдруг? Только вчера среда
была, она вместе с Васенькой приходила, вчера, что ли, не могла поговорить? Или
до субботы подождала бы. Не терпится ей.
Глебушка уедет в половине седьмого, и она, Глафира
Митрофановна, домой отправится. На сегодня все дела переделаны, можно уйти
пораньше, в своей комнате прибраться как следует, да плиту на общей кухне
отмыть наконец, а то она давно уж собирается, да руки все не доходят. Конечно,
кухня общая, и в свою очередь Глафира Митрофановна надраивает все до блеска, а
соседки у нее - такие же старухи одинокие, как она сама, только больные и
немощные, разве ж они уборку как следует сделают? У одной - хорошо, внучка
есть, она приходит и в бабкину очередь убирается, но нынешняя молодежь ничего
как следует делать не умеет. А у второй соседки никого нет, она, конечно,
старается, да только много ли настараешься с остеохондрозом, артритом и
сердечной недостаточностью? Два раза нагнется - и уже голова кружится, полчаса
на табуретке в кухне отсиживается, в себя приходит. А ведь обе моложе Глафиры,
одной семьдесят восемь, а другой так и вовсе семьдесят два, Глебушке ровесница.
Спасибо господи, дал Глафире здоровье недюжинное, и она в свои восемьдесят три
года не только за собой, но и за Глебушкой ухаживает, и соседкам помогает, и не
болеет почти, и из ума не выжила. Вот что значит детство деревенское и родители
из крестьян: привычка к физическому труду в генах заложена да вскормлена на
натуральном продукте, без всяких там химических удобрений и консервантов, не то
что у городских.
Катерина пришла, как и следовало ожидать, с пятиминутным
опозданием. Ну, ей же хуже, Глебушка ровно в полседьмого из дому выйдет, он
точность любит, а коли Катерине времени не хватит обсудить, чего там ей надо,
так он ради нее задерживаться не станет. Водитель Генька минут за десять до
назначенного срока будет у подъезда стоять, и Глебушка его понапрасну ждать не
заставит. Да и опаздывать ему нельзя, шутка ли - в Министерство культуры едет.
