- Глеб Борисович, я хотела поговорить с вами о Васе.
Глафира Митрофановна насторожилась. Что там эта
язва-Катерина удумала? Конечно, Глебушка для нее, для Глафиры, всегда на первом
месте, она его еще на горшок сажала и с ложки кормила, однако же и Васечку -
любимчика своего - в обиду не даст.
Глебушка - уже одетый, в смокинге и начищенных туфлях, ну и
красавчик же он, господи! - пригласил гостью пройти в кабинет. Хорошо, что он
двери никогда не закрывает, даже в спальню у него ночью, когда спит, дверь
открыта, а со слухом у Глафиры Митрофановны покамест все в большом порядке, не
жалуется. Она, как было ведено, принесла поднос с кофейником, чашками,
сахарницей, молочником и красивым фарфоровым блюдом, на котором бежевой
россыпью лежало домашнее печенье, и принялась неторопливо расставлять все это
на низком широком журнальном столе. Глеб Борисович и Катерина уже сидели в
креслах вокруг стола, и Глафира вся превратилась в два больших настороженных
уха.
- Глеб Борисович, я подумала насчет той истории,
которую придумал Вася… - начала Катерина.
- Это про мальчика и его душу? - поморщился Богданов. -
Совсем никуда не годится. Что вы еще придумали?
- Нет, Глеб Борисович, вы не правы, это хорошая
история, но дело не в ней на самом деле.
- А в чем же?
- В том, что Вася наконец придумал что-то неординарное,
понимаете? Не банальные ходы для детективного сюжета, не описание драк и
погонь, не интриги внутри продюсерской компании, а что-то свое, такое, чего ни
у кого нет. Глеб Борисович, вы же знаете, Вася очень хочет, чтобы его признали
как самостоятельную творческую личность, не как нашего с вами соавтора, а как
полноценного писателя.
- Да какой он писатель, Катюша, господь с вами! -
рассмеялся Богданов. - Он - мальчишка, одержимый манией величия, и вы понимаете
это не хуже меня.
- Да, я понимаю, но я понимаю и другое. Есть люди,
которых чем больше критикуешь, тем они лучше работают. Вы - такой, да и я, в
общем-то, тоже. Вася другой, его нельзя без конца критиковать и унижать, мы ему
этим крылья подрезаем, и у него руки опускаются. Надо дать ему…
- Шанс? - Глеб Борисович не скрывал сарказма. - Как в
американских фильмах? Там, по-моему, на каждом шагу герои просят, чтобы им дали
шанс.
- Не шанс, а возможность поверить в себя. Надо его
похвалить, дать ему уверенность в своих силах. И чтобы это не было голословным,
надо включить его историю в книгу.
- Исключено! В книге, где я являюсь автором, пусть и
всего лишь одним из трех, таких чудовищных историй быть не может. Катюша, я вас
не узнаю, вы всегда казались мне такой трезвой, такой уравновешенной, и вдруг…
- Глеб Борисович, - в ее голосе зазвучали умоляющие
нотки, - я вас прошу. Пожалуйста. У меня сложные отношения с Васей, я чувствую
себя в некоторой степени виноватой перед ним, может быть, поэтому я к нему
излишне критична. Это вроде самозащиты, понимаете?
Я от него защищаюсь, он от меня, я его критикую - он мне
хамит. Но это все деревья, за которыми мы можем не увидеть леса. Я не
утверждаю, что Васька - талантище, каких свет не видел. Нет, он самый
обыкновенный.
Но он не бездарь, поверьте мне, Глеб Борисович. И сейчас у
него такой период, когда одно слово похвалы, один жест признания могут стать
тем фундаментом, на котором он впоследствии вырастет как творческая личность.
Пожалуйста, Глеб Борисович, похвалите его, и давайте в
каком-нибудь виде вставим его историю в книгу.
Глафира старалась делать все медленно, аккуратно, тщательно,
ей хотелось подольше поприсутствовать при разговоре. Но чашек было всего две, и
разливать в них кофе до бесконечности невозможно. Ну еще сахару положить
Глебушке, она знает, сколько он любит, ну сливок подлить из молочника, ну
серебряной лопаточкой разложить по три печеньица с блюда на маленькие плоские
тарелочки, а еще что? Пора уходить. Ничего, двери-то настежь, она и из каминной
залы услышит. Тем более никакого секрета они из разговора не делают и голос не
понижают.
- Ну что же, Катя, ваши аргументы заслуживают внимания,
- прогудел низкий баритон Глебушки. - Я всей душой рад буду оказать помощь
молодому дарованию, и в этом смысле вы можете на меня рассчитывать. Однако
нельзя ли это сделать каким-нибудь другим способом?
- Почему другим? Чем вам не нравится тот способ,
который я предложила?
- Потому что мне не нравится история, которую придумал
ваш пасынок.
- Он мне не пасынок, я его не усыновляла.
- Ну пусть будет сын вашего мужа, это сути не меняет.
Мне история не нравится, кто бы ее ни сочинил. , - Но почему, Глеб Борисович?
Вы вдумайтесь, это очень хорошая история.
- Что в ней хорошего? Вы пейте кофе, Катя, он остывает,
да и времени у нас осталось немного. Мне через десять минут нужно уходить.
- Я постараюсь покороче… Глеб Борисович, вы смерти
боитесь?
- Конечно. Я уже в том возрасте, когда она совсем
близко, и было бы просто глупо не думать о ней.
"А чего о ней думать-то? - пронеслось в голове у
Глафиры. - Мне лет еще больше, а я вот не думаю. Когда придет - тогда и придет,
она сама свое время знает. Тут уж думай - не думай, а ничего не изменишь".
- Люди приучены бояться смерти, - продолжала между тем
Катерина, - им с детства внушают, что смерть - это страшно и плохо, что ее
нужно бояться, что хуже ее ничего быть не может, а поскольку жить с постоянным
страхом невозможно, они научились делать вид, что его нет. И смерти тоже нет.
Ни страха, ни смерти. И от этого иногда строят свою жизнь совершенно не
правильно.
Живут, не думая о смерти, и в то же время постоянно на
уровне подсознания помня о ней. Что получается? Скорей успеть, разбогатеть,
испытать все мыслимые и немыслимые удовольствия, избегать страданий, заработать
все деньги, какие есть на свете, покататься на самой дорогой машине, поносить
самые дорогие бриллианты, пожить в комфорте, насладиться славой и так далее. Вы
понимаете, о чем я говорю?
- Примерно, - в голосе Глебушки Глафире послышалась
усмешка. - И что дальше следует?
- Из-за этих глупых стремлений человеческая жизнь, не
каждая, конечно, но жизнь многих людей, становится похожа на судороги. Это,
наверное, не очень точный образ, но вы дали мне мало времени… А если вдуматься,
какая разница, заработаешь ты миллион или нет? Ну, не будет у тебя виллы, яхты
и коллекции дорогих машин.
И что? Да, тебя не примут в сообщество людей, которых ты
считаешь своей референтной группой. Ну и что? Ну не примут. Не будешь ты миллионером.
Или не будет у тебя мировой славы писателя или, допустим, певца. Ну и не будет.
От тебя ушла жена и счастлива с другим мужчиной, а ты ревнуешь, сходишь с ума,
потому что тебе кажется, что этим самым она как бы на весь свет объявила: он -
лучше, а ты - хуже. Ну и хуже, и что с того? Какая разница, если ты все равно
умрешь? Разница есть только тогда, когда ты об этом не думаешь. А когда
начинаешь думать, то понимаешь, что все это суета. Но чтобы так думать, надо
перестать бояться смерти. И для этой цели, как мне кажется, все средства
хороши. Историю, которую придумал Вася, можно использовать как раз для этой
цели.
