– Я наслышана.
У Колина слегка дрогнули уголки губ.
– Мы с Луизой… поссорились. Это очень странно, потому что мы никогда не ссоримся, и к тому же глупо. Думаю, это была моя ошибка. Я рассердился, уязвили мою гордость. Я никогда не делал ей официального предложения, но мне и в голову не приходило, что она может выйти замуж за другого. Но ей было необходимо в ближайшее время выйти замуж. В тот момент мне казалось, что очень важно обратить на себя внимание, и я сломя голову помчался из Пеннироял-Грин в Лондон.
– Я читала, что только так вы всегда и перемещаетесь.
– Вы многое обо мне читали, миссис Гринуэй.
– Это было занимательное чтиво, лучше, чем внушающие ужас романы.
– Занимательное! – Казалось, Колину понравилось такое определение. – Так или иначе, я пил прямо на этом постоялом дворе, пил много. Я захаживаю сюда, парни считают это забавой. Хорас Пил… – Колин посмотрел на Мэдлин, ожидая ее реакции.
– Хорас Пил? Человек с собакой на трех лапах?
– Ну да! – возмущенно подтвердил Колин. Ее слова служили лишним доказательством того, что Хораса знал каждый. – Хорас тоже был. Я помню, он закурил трубку. Глупая вещь, потому что там ужасающая смесь табака. Я купил ему выпивку. Мне нравится Хорас, он то и дело смеется, а остальные чувствуют себя вполне остроумными. Мы и собачке его, по кличке Снап, дали сделать глоток прямо из кружки, потому что к тому времени уже изрядно нагрузились сами. И… Роланд Тарбелл был, конечно.
– Конечно, – словно эхо, сухо повторила Мэдлин. Роланд Тарбелл обязан был присутствовать, чтобы его убили.
– Роланд Тарбелл. – родственник семьи Редмондов из Пеннироял-Грин со стороны миссис Редмонд. О мертвых плохо не говорят, но он очень неприятный тип, хоть это и уважаемая семья. Мою семью с Редмондами связывает много, как бы это сказать, событий. Все началось с кражи коровы, так, по крайней мере, они утверждают.
– Я слышала, что это был поросенок.
Колин коротко рассмеялся.
– Несомненно, это было что-то с копытами. Но это старая, уходящая корнями глубоко в древность вражда, И Роланд… он сказал что-то… унизительное… о моей сестре Оливии.
Колин произнес это с явной отчужденностью. «Интересно, – подумала Мэдлин, – он до сих пор не может простить пренебрежительное отношение к сестре, несмотря на смерть того человека».
– Я был пьян, – признался Колин. – Я бы вызвал его на дуэль, как бы глупо это ни было. Но он… – Колин поднял голову, глаза смотрели в никуда, и рассеянно коснулся рукой подбородка. – Он ударил меня. – В его голосе сквозили нотки удивления. – Сильно. Я поднял кулак, чтобы ответить ему, и мог бы разделаться с ним, но Бог помог мне, и в отблесках пламени камина я вовремя увидел этот нож. Роланд был абсолютно безумный. – Теперь голос Колина звучал тихо. – Он подошел ко мне.
Я отступил в сторону, он поскользнулся на луже пива, и больше мне нечего добавить к этой истории. И как я уже сказал, о мертвых нельзя говорить плохо, но этот идиот упал на собственный нож, пытаясь убить меня.
Повисла тишина. Колин посмотрел вниз, на Мэдлин, но она была поглощена услышанным, переваривая это в мозгах, и ничего не могла сказать.
– Я перевернул его, но он был уже мертв. Я думаю, что смерть наступила мгновенно. Каждый знает, что нельзя вытаскивать нож из глубокой раны, если хочешь, чтобы раненый выжил. Я был достаточно благоразумен, чтобы не трогать его. Но я коснулся ножа рукой, и именно в этот момент меня увидели полицейские: моя рука на рукоятке ножа, торчавшего из груди Роланда Тарбелла. Но клянусь Богом, миссис Гринуэй… – Колин сделал паузу, и когда заговорил снова, его голос звучал устало и беспощадно, слова, которые он повторял не один раз, звучали четко. – Я не вонзал ему нож в грудь.
Тяжесть этих слов запала в душу Мэдлин. Она знала Колина Эверси всего один день; слышала его голос и смех; видела, как он реагирует на обстоятельства, как осторожно относится к людям… Она переживала тот вечер, как будто это происходило сейчас, ощущала тот ужас и нереальность происходящего. Мэдлин судорожно вздохнула.
Его объяснение было поверхностным, но абсолютно правдоподобным. Произошло то, чего она боялась: история из его уст звучала совсем иначе, чем та, которую она читала в газетах.
Увидев, что ей не хочется говорить, Колин продолжил:
– Хорас Пил и его собака видели все случившееся. Хорас пытался рассказать полицейским в тот вечер, что я не имею к этому никакого отношения, что произошел несчастный случай, что Роланд Тарбелл сам напоролся на нож. Хорас все это видел собственными глазами. Но исчез, как только началось судебное разбирательство. Если, конечно, не принимать в расчет слов пьяницы, который утверждает, будто он видел, как ночью после убийства Хораса увезли на огненной крылатой колеснице. Уверен, все это вы слышали. Остальные свидетели сказали, что видели меня рядом с телом, рукой я держался за нож, и что была борьба. Остальное вы уже знаете.
Оба подскочили, когда кто-то снова толкнул дверь.
Сообразив, что она стоит на коленях перед Колином Эверси, Мэдлин так резко вскочила на ноги, что у нее закружилась голова. Она подошла к двери и вынула метлу. Дверь со скрипом приоткрылась, и послышался шипящий шепот:
– Не забудьте, я хочу, чтобы вы ушли до рассвета.
За этими словами в щель просунули узел, который с мягким хлопком упал на пол: одеяла. Следом пропихнули еще несколько узлов поменьше.
– Бог в помощь, – прошептал Крокер, и дверь закрылась.
Мэдлин просунула метлу через крючки и собрала узлы, исследуя мешочек с порохом, бумажный кулек пуль для пистолета нужного калибра, потому что у Крокера был точно такой же карманный пистолет, спички, кремень, завернутый в бумагу пирог с мясом и три четверти головки сыра. Крокер добавил еще бурдюк с водой, проявив таким образом расточительное гостеприимство.
Мэдлин сразу же разломила пирог с мясом пополам, большая половина досталась Колину, который, к ее удивлению, не протестовал. Оба набросились на еду и ели в полной тишине.
Она собирала крошки со стола в подставленную ладонь, когда Колин резко встал. Мэдлин подняла голову и увидела, как он поднимает мешки с мукой и укладывает их на пол, пытаясь сотворить из них что-то типа лежанки. Может, из-за того, что она устала контролировать свои мысли, не позволяя им выбиваться из привычного русла, Мэдлин вдруг ощутила странный покой, зачарованная движениями его плеч под рубашкой, широкой спиной, сужающейся к талии, и длинными ногами.
Теперь она поняла, что он делал: он устраивал постель.
Она прикинула, что длинные ноги Колина Эверси будут свешиваться с этого сооружения, но ее тело прекрасно поместится на нем.
И все же она была не готова лечь спать, не приняв мер предосторожности, к тому же наедине с этим мужчиной. А это значит, что она готова не спать вообще.
– Постель готова, – повернулся к ней Колин. – Вы можете воспользоваться ею, а я буду дежурить. – Он потянулся к ее пистолету.
