– Все хотят в Крепости жить! – крикнул кто-то прямо под Антоном.
– А что там, медом намазано? – спросил Антон, не видя, к кому обращается.
– Там погранцы. Если что, и людоедов отпугнут, и питанием не обидят… – ответила девушка с мегафоном.
Антон съязвил:
– И сами они статные и красивые! Ну и что? Провизия четко под контролем будет распределяться между городом и поселками. А охрана? Ханин вчера сильно плохо себя чувствовал и не сказал, что с каждыми поселенцами уходит по пятьдесят человек охранения. Но учтите, что вам их и кормить! А насчет людоедов, кстати… Мы не объявляли, но нашими ребятами… погранцами и поисковиками обнаружено и уничтожено их логово! Их там столько было… Так что бой был жаркий. Но наши покончили с этими выродками, и теперь на много километров вокруг не найдете вы ни одного любителя человечинки.
Это было неправдой, насчет ни одного… пришли сообщения, что недавно на юге Кирины ребята нашли свежие обглоданные остатки… Но надо было чем-то обрадовать народ. И народ, обрадованный, глухо зашумел внизу. Опять возникли водовороты…
– А что с Ханиным? – опять эта надоеда с мегафоном.
– Что, что… заболел человек. Бывает с каждым…
Сзади Антон скорее почувствовал, а не услышал, как открылись двери на балкон. Рев толпы заставил его обернуться. Ханин, улыбаясь и почти не опираясь на свою палку, вышел на балкон.
– А, собственно, вот и он! – сказал Антон в микрофон и уступил место командиру. При первых звуках голоса Ханина Антон выскочил с балкона и попал в объятия жены.
– Умница! – похвалила она его.
– Что, умница?! – возмущаясь, чуть не заорал Рухлов. Повернувшись, он что-то хотел нецензурное сказать агитаторше, но, наткнувшись на ее радостный взгляд, промолчал.
– И правда – умница! – сказала она ему вслед.
Алина осталась дожидаться Ханина, чтобы растрясти его на тему о передаче распредпунктам части обыденных лекарств, привезенных в город. Чтобы не мотались люди за, к примеру, анальгином в больницу. Учитывая состояние Ханина, у нее были все шансы на успех.
4
Алена и Тимур вошли в город, можно сказать, через парадные ворота. Но прежде чем войти… Им казалось, что вернулось прошлое время. По дороге в город и из него носились с ревом грузовики. На песчаном склоне обрушенного канала играла детвора. Восемь или девять детей, по очереди взбегая на склон, разворачивались и прыгали, широко раскинув руки. Приземляясь на склон, они опять отталкивались и продолжали полет вниз. Добравшись до дна, они разворачивались и повторяли весь процесс. И все это под смех, визг и незлобную ругань, когда один наскакивал на другого. Вдалеке прошла группа мужчин, волоча за собой огромные бухты проводов. Солдаты в камуфляже подошли и помогли им добраться с грузом до шлагбаума, который не опускался. А мимо них в открытом грузовике проехали женщины, спеша под вечер вернуться домой.
Тимур не сразу заметил, что Алена плачет. Утешать он ее не стал. Ему и самому хотелось разреветься, как маленькому. Но он сдержался. Они, не торопясь, прошли мимо шлагбаума и вооруженных солдат рядом с ним. Тимур только поправил свою сумку на плече, когда один из солдат отчего-то пристально всмотрелся в его лицо. Очутившись в шумах города, отвыкшие от них, дети растерялись. Такими вот, не знающими, что дальше делать, их нашел пошедший следом солдат. Убедившись, что они только пришли в город и что у них никого из родных здесь нет, он взял детей за руки и повел за собой.
Шли они долго. Почти полчаса. Дети, и так прошедшие за этот день немерено километров, совсем устали и еле плелись. Но солдат не отпускал их до самого последнего метра. Остановились они только в вестибюле какого-то, наполненного детскими голосами, здания. Выше этажом играла музыка, но у детей не было даже сил осмотреться.
Пришедшая женщина, взглянув на детей и сказав солдату спасибо, повела их за собой.
Их привели в пропитанный забытыми запахами, весь сверкающий белизной кабинет и велели ждать медика. Доктор пришла и, отведя Алену за ширму, сначала долго осматривала девочку. Потом, закутав ее в простыню, она велела ожидать, пока она закончит осмотр Тимура. Ему велели раздеться догола. Он сопротивлялся, мыча что-то невразумительное.
– Глупый, – сказала доктор, – я вас стольких пересмотрела, и никто еще от стыда не умер. Мне надо узнать, есть ли на тебе паразиты.
Паразиты на нем были. Его, как и Алену, закутали в простыню и вывели из-за ширмы. Девочка посмотрела на него и, шмыгнув носом, спросила тихонечко:
– Тим? Мы где?
– В детдоме… – ответил тот, догадавшись, что это за здание.
– А зачем нас раздели?
– Вшей боятся. Сейчас наверняка мыть поведут. В холодной воде… Бр-р-р…
Алена тоже передернулась и замолчала. Вернулась та, что привела их из вестибюля:
– Ну, дети, пойдемте мыться.
– В холодной воде? – спросила Алена.
Женщина посмотрела на нее и спросила:
– А ты любишь в холодной воде мыться?
– Нет! – ответила Алена и чуть не уронила простынь, которую держала двумя руками под подбородком.
– Ну, тогда будете в теплой воде мыться, – сказала и вышла, зовя их за собой.
Горячая ванна! Алена погрузилась в нее с головой и была под водой до последнего. До момента, когда казалось, что ее легкие вот-вот разорвутся, до нестерпимого шума в голове. Женщина ушла за перегородку, где в душе под сопение Тима и шум воды стала сдирать жесткой мочалкой загрубевшую грязь на его теле. Алене в воду добавили каких-то кристалликов, названных женщиной солью. Алена выловила один и попробовала на язык. Соль оказалась почти несоленой. Опустив кристаллик себе на живот, скрытый водой, она долго наблюдала за ним, пока тот совсем не растаял.
Скоро Тима увели из душа, и женщина занялась Аленой. Было немного больно от грубой мочалки, но зато потом, с тоской выбравшись из ванной, она почувствовала себя будто полегчавшей. Ее закутали в другую простыню и повели по теплым коврам босыми ногами обратно в кабинет врача. Еще только подходя к кабинету, она услышала непонятный стрекот. Войдя, она увидела, что над простыней на нее таращится бритая голова Тимура. Он плаксиво сказал ей:
– Меня подстригли!
Поняв, что это же грозит и ей, девочка отшатнулась, а потом и дернулась убежать в коридор. Женщина успела поймать Алену. Она и билась руками, и брыкалась ногами. Дошло до того, что простынь упала, и она забилась, ничем не прикрытая, в руках женщины.
Тут она сквозь собственный рев услышала ее слова:
– Успокойся. Не будем мы тебя стричь! Все, все, успокойся.
Она закуталась в поданную ей простыню и, еще плача, недоверчиво смотрела на переговаривающихся доктора и женщину, что их мыла. Тима выполз из кресла и прошлепал к ней:
