До места он добрался ровно за час. Прежде чем спуститься во впадинку с прудом, он огляделся и заметил плохо прячущегося Полейщука. Негромко хлопнув в ладоши, он привлек его внимание и показал головой, мол, вниз.
Около кромки воды он выяснил, что видел комод, и они вместе стали ждать остальных. Напряжение и страх за своих не отпускали Ханина. Он уже что только не передумал: и что зря они собрались в месте встречи, и что зря вообще таковую назначили. Надо было дать указание каждому двигаться к деревне. А кто попался, тот попался.
Скоро лежащие на краю Ханин и Полейщук заметили в сумерках движущуюся к ним тень. Тень не могла принадлежать взрослому мужчине, но на всякий случай Ханин достал нож.
Это был Петр, один из штрафников.
– Что видел? – сразу спросил Ханин, не отрывая взгляда от пространства перед ним, мало ли, кто идет следом.
Завалившись рядом с ними, Петр сказал:
– Человек восемь видел. Все с оружием. Только два автомата. Остальные карабины. Одно, правда, ружье. Я не понял, что это.
– Что они делали? – спросил Ханин.
– Ходили там-сям, сидели, болтали. О чем, мне не слышно было. А где все остальные? Это кого-то из наших подстрелили? Да? Товарищ командир? Это они нашего?
– Да не знаю я, блин, – чуть резко ответил Ханин, вытирая глаз, от напряжения заслезившийся.
Саня пихнул Петра в бок и сказал, чтобы тот заткнулся.
Следующим появился Олег и сразу бросился в воду. Стараясь не шуметь, он стал умывать лицо и руки, стоя по самую грудь в воде.
– Ты чего? – спросил Полейщук недоумевая.
Олег не ответил, продолжая вытирать мокрое лицо рукавом мокрой рубашки.
– Говори, – сказал Ханин.
Олег влез на склон и, всхлипнув, сказал:
– Они там женщину расстреляли. А наши… А наши… Они смотрели… А потом они ее закапывали. Причем спокойно так.
– Говори спокойно. По порядку, – жестко сказал Ханин.
Олег вытер сопли рукавом и сказал:
– Сначала, я не понял, зачем вообще там лежу. Смотрю, смотрю, а никого. Хотел уже перебраться ближе. А тут вдруг смотрю, идет пацан, наверное, ровесник мне, с бадьей какой-то. А за ним долговязый такой с автоматом в руках. Ну, пацан из бадьи вылил помои какие-то в яму и пошел обратно, тот за ним. С автоматом… Так они еще несколько раз ходили. А потом наши пришли… Миха с Ромкой. Они с лопатами были. Их тот же дылда сопровождал, только чуть подальше держался. Они сели недалеко и закурили. А скоро… скоро. Другой урод женщину пожилую привел. С ней что-то не так было. Она все время головой мотала. Что-то мычала, а не разобрать. Тот, кто привел, в яму-то ее и скинул. А потом стал туда стрелять. В яму. В нее… А наши как сидели, так и сидели. А когда он ушел, они стали новую яму копать и землю из нее в соседнюю перекидывать. Засыпать, стало быть. Причем спокойные такие. Суки.
– А этот, с автоматом?
– Он там же был. Все командовал.
– Так почему они суки?
– Да если б у меня лопата была… Я бы его самого закопал. И того, кто стрелял.
– Хочешь попробовать? – спросил Ханин, искренне злясь, что пацан такой бестолковый.
Олег ничего не ответил, он только отвернулся к пруду и еще раз вытер нос. Смотреть на него, мокрого и жалкого, было неприятно, и Ханин снова выглянул из травы.
Почти час никто не шел. После появился Артем, весь дерганый и с испуганным взглядом. Он, оказывается, тоже видел расстрел женщины из своего укрытия. Он не многое мог добавить, кроме того, что несколько людей, среди которых были женщины, под конвоем из двух бандитов с карабинами строили из бревен что-то типа башни на окраине, прямо напротив него. Вкапывали столбы, скрепляли их, налаживали лестницу. Если кто-то слишком медленно работал, его подгоняли прикладом. Даже женщин.
Последним появился Назим. Он в полном молчании спустился к пруду, волоча за дуло автомат. Бросил его у воды и стал мыть руки и ожесточенно тереть лезвие ножа. Ханин догадался сразу, что пацану выпало.
– Как ты его… – спросил Ханин, кивая на автомат, когда перед ним встал пацаненок.
Назим посмотрел на оружие и сказал:
– Сначала ножом в пах, чтобы не закричал, а потом, пока он в шоке, по горлу. Меня не заметили.
– Так зачем ты его?
– А вот он мог заметить. Он из сарая того вышел, ну, где всех рабов они держат. И пошел прямо на меня. Штаны расстегивал на ходу.
– Плохо, – сказал Ханин, однако радуясь, что все его вернулись обратно да еще с добычей. Состояние остальных можно было сравнить с немым изумлением и испугом. Стоит вот так перед всеми и рассказывает, как человека замочил.
– Плохо, – повторил Ханин. – Теперь они найдут его тело и будут знать, что не одни. И что за ними следят.
– Не найдут.
– Почему?
– Я дерн снял, урода этого закопал и дерн сверху положил. Да еще и ветками прикрыл. Подумают, что смылся. Или еще что.
Тут даже Ханин изумился. Но спрашивать, откуда у пацана такая смекалка, он не стал. Или это навыки?
Он скомандовал подъем, и группа вышла из укрытия и в полной темноте направилась обратно, к своим. Ханин нес в руке тяжелый автомат и благодарил ночь, что она не давала парням разглядеть его лицо.
Серов, прибывший спустя два дня, был изумлен всем, что ему рассказал Ханин, не меньше того самого. Однако вида он не показал и от души похвалил и Назима, и всех остальных. Оглядел автомат, посетовал, что только двадцать три патрона, но был рад. Итого у них теперь было два ствола на почти сотню голов. По приказу Ханина вновь прибывшие отъедались, отсыпались и делали себе оружие. Напильниками, ножовками по металлу делались из кос, полотен пил и вообще любого подходящего материала ножи, стилеты, палаши. Ханин прекрасно понимал, что такое оружие их вряд ли защитит, но, во-первых, эта работа была по душе бойцам, во-вторых, пусть мало-мальское, но оружие давало эффект мнимой защищенности. И пусть говорят, что этот эффект опасен. Пусть говорят, что он вреден. Только пусть сначала придумают, как придать хоть чуть уверенности почти сотне бойцов, оставшихся почти без провианта, без связи с землей и с бандитами, рыщущими в округе. Словам, со временем перестаешь верить, а главное, начинаешь бояться, когда тебя успокаивают или воодушевляют на очередной подвиг.
Ханин построил наутро личный состав и обошел строй, хмуря физиономию и делая замечания по форме. Постирались, и то слава богу, заметил ему мичман, но Ханин даже не ответил. На ремнях справа теперь почти у всех красовались самодельные ножны с рукоятками, в которых легко узнавалась кухонная утварь. У некоторых рукояти были из намотанных лоскутов, стянутых изолентой, скотчем или просто густо намотанной веревкой. Однако у отдохнувших и наевшихся бойцов вид был довольный и бравый. Они верили в своего командира. Пока еще верили. То ли из-за молодости, то ли из-за того, что в кого-то надо было верить. В кого-то, кто их выведет, спасет… Выдернет из дурного сна.
