— Он женился, — осторожно и чуть смущенно повторила Женевьева, словно сама еще не могла в это поверить и словно разговор беспокоил ее. — И мой старший брат Маркус тоже. А другой брат, Чарлз, помолвлен с вдовой полковника. С другой стороны, Йен совсем не собирается связывать себя брачными узами, как они…
Она замолчала, с таким видом глядя на герцога, словно вдруг увидела ползущую по его лицу многоножку.
— Как они?.. — подсказал он.
Его челюсти были плотно сжаты, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы задать вопрос.
— Как они все говорят, — с отсутствующим видом закончила Женевьева.
У нее был странный голос. Ее брови чуть заметно сдвинулись от недоумения.
— Приятно слышать, что мужчины в вашей семье счастливы в браке.
— Да? — Голос Женевьевы звучал почти резко.
Герцог почувствовал незнакомое чувство неловкости.
Он представлял, как она пристально смотрит на холст своими проницательными глазами, безжалостно выискивая на нем признаки подлинности. Точно так же она смотрела сейчас на герцога.
Пора вернуться к искусству. Очевидно, это более приятная тема для них обоих.
— Кто ваш любимый художник, мисс Эверси?
— Наверное, Тициан, — ответила она чуть неохотно, словно имя Тициана было чем-то вроде драгоценности, которую она предпочитала держать при себе. — Свет, излучаемый кожей героев его картин, несравненные красные оттенки, любовь, с которой он изображает…
Женевьева остановилась и чуть покачала головой, слабо улыбнулась и пожала плечами, словно ей было не по силам описать чудо Тициана.
И она боялась, что наскучит герцогу.
«Излучаемый свет…» Тициан не был ему особенно интересен, но его очаровала перемена, произошедшая с лицом мисс Женевьевы, когда она говорила о своем любимом художнике.
— Мисс Эверси, возможно, вам будет небезынтересно узнать, что в Фоконбридж-Холле имеется прекрасное собрание картин, ожидающих появления знатока, который отдал бы им дань восхищения и рассказал мне обо всем том замечательном, что на них изображено. И в Роузмонте тоже есть отличные работы.
Одну из них он не собирался упоминать, пока не собирался.
По большей части в Фоконбридж-Холле были портреты предков герцога, столь же знатных, с такими же глазами и носами, как у самого герцога. Там вы словно проходили по зеркальной галерее.»
— Неужели? — неожиданно встревожено переспросила Женевьева.
Взгляд метнулся в сторону толпы гостей. Она мысленно продумывала, как бы побыстрее скрыться.
— Да. Многие из картин написаны итальянскими мастерами. Их приобрел мой отец. Возможно, когда-нибудь вы пожелаете увидеть…
С поразительной быстротой Женевьева протянула руку и выхватила из толпы молодую даму, как медведь выхватывает из воды форель.
— Мисс Оувершем! — воскликнула она. — Позвольте мне представить вас нашему уважаемому гостю, герцогу Фоконбриджу.
Глаза мисс Оувершем полезли на лоб от изумления. Перья, украшавшие ее прическу, затрепетали, словно у пойманной птицы.
— В этом нет необходимости… Я просто хотела…
Но Женевьева оказалась удивительно сильной для своего роста и крепко уцепилась за локоть высокой мисс Оувершем. Она не выпустила ее руки, даже когда женщина склонилась в реверансе.
— Мы говорили об искусстве, — радостно заговорила Женевьева. — А я знаю, вы не меньше меня любите искусство. Я уверена, герцог будет счастлив рассказать вам о своей семейной коллекции портретов. Я не хотела оставлять его без интересного собеседника, поскольку мне нужно отлучиться по неотложному делу.
И с этими словами Женевьева Эверси освободила: мисс Оувершем, проскользнула сквозь толпу гостей, вышла за дверь и исчезла, словно грациозное животное.
Хитрая шалунья.
Герцог остался наедине с мисс Оувершем, облаченной в желтый наряд, но умудрившейся не выглядеть в нем желтушной благодаря блестящим густым темным волосам и свежему цвету лица. Она была очень милой, с правильными чертами, и сейчас улыбалась ему, обнажая зубы. Мисс Оувершем оказалась высокой женщиной, и ее глаза смотрели почти прямо в глаза герцога, однако, по его мнению, перья на ее голове были некстати, поскольку из-за них ее можно было заметить отовсюду. С таким же успехом мисс Оувершем могла бы нацепить на голову флаг.
Она продолжала неискренне улыбаться.
— Как приятно встретить другого любителя искусства! Что вы думаете о Джеймсе Уорде, мисс Оувершем? Найдется ли во всей стране другой художник, который бы лучше изображал лошадей?
Герцог ждал.
Мисс Оувершем счастливо улыбалась.
Возможно, она плохо слышала? Он повысил голос и чуть склонился к ней:
— Что вы думаете о Джеймсе Уорде, мисс Оувершем?
Она принялась нервно теребить шелковую ткань веера, и ее улыбка стала еще шире.
Герцог рассердился:
— Прошу меня извинить, мисс Оувершем, но неужели мои слова вас так насмешили? Возможно, Уорд уже не в моде? А лошади стали объектом насмешек? Поделитесь со мной.
Мисс Оувершем откашлялась. Значит, она не немая. Что ж, отлично.
— Не надо кричать, лорд Монкрифф. Просто… — Он чуть подался вперед; ожидая признания. — Просто я не могу удержаться от улыбки.
Теперь пришла очередь герцога замолчать.
— У вас красивая улыбка, — наконец осторожно произнес он.
— Спасибо.
Мисс Оувершем продолжала сиять.
Краем глаза герцог увидел, как в комнату проскользнула Женевьева Эверси, словно гибкая маленькая синяя тень. В руке она держала чашу с пуншем. Вот уж действительно неотложное дело! Она отыскала подходящее местечко на стеганом диване и втиснулась позади крупного представителя общества из Пеннироял-Грин, которого еще не представили герцогу, а ведь Эверси проследил, чтобы его познакомили с гостями всех рангов. Это было прекрасное место, чтобы тосковать по Гарри, и там ее не могли заметить другие поклонники.
Интересно, слышит ли Женевьева его беседу с мисс Оувершем, подумал герцог.
Он обратился к своей собеседнице. Заметив, что она по-прежнему скалит в улыбке великолепные зубы, он вздрогнул.
— У меня есть картина Уорда с изображением лошади, — продолжил герцог. — Моего жеребца зовут Комет. Есть у меня и другая лошадь. Нимбус.
Веер выскользнул у Женевьевы из рук. Возможно, она посмеивалась над ним, и ее руки непроизвольно разжались. Когда она склонилась его поднять, герцог увидел в вырезе ее платья восхитительно округлую бледную грудь.
Он был так поражен, что почти перестал дышать.
Наслаждение было еще более острым от осознания того, что видеть это зрелище может лишь он один, Женевьева ни о чем не подозревает, а их окружает толпа.
