— Прекрасно! — с облегчением воскликнула мисс Оувершем.
Герцог сделал многозначительную паузу.
— …чтобы получить деньги, — мягко закончил он.
Улыбка мисс Оувершем улетучилась. Она побелела. Казалось, она вот-вот упадет в обморок.
Герцог улыбнулся.
— Теперь вы меня уже не так боитесь? — ласково спросил он.
Глава 6
И тут Женевьева порывисто вскочила с места, оставив чашу с пуншем на полу.
Испытывая угрызения совести, она спасла мисс Оувершем тем же самым способом, каким отправила ее прямиком в чистилище к герцогу Фоконбриджу, только на этот раз наоборот: ласково подхватив ее под локоть, вежливо извинилась, как того требовал этикет, за похищение собеседницы герцога. «Мы не должны злоупотреблять временем мисс Оувершем, к тому же Луизе хочется узнать про ее модистку, ей так понравилось ее платье…» Это была ложь. Однако Женевьеве удалось увести мисс Оувершем к Луизе, жене Маркуса, чтобы она могла найти отдохновение в беседе с ней. В большинстве случаев Луиза была словно бальзам на раны. Прелестная, подобно весеннему дню, но не вызывающая зависти окружающих точно так же, как никто не завидует сиянию солнца.
Обрадовавшись, что ей наконец удалось избавить бедную мисс Оувершем от страданий, Женевьева бросилась вон из комнаты и чуть не налетела на стену.
Стена оказалась не кем иным, как Монкриффом, которому пришлось преодолеть сразу две ступеньки, чтобы нагнать девушку.
Женевьева почувствовала себя в ловушке. Хотя, конечно, ей не стоило ничего опасаться.
— Полагаю, вы гордитесь тем, как вам удалось снискать расположение мисс Оувершем, ваша светлость?
— А, мисс Эверси. Извините меня, но я должен признаться: мне было отрадно видеть, как вы позабыли о своих манерах, чтобы подслушать наш разговор. Однако не стесняйтесь задать мне любой вопрос. Нет, нужды порхать поблизости, словно прелестная маленькая птичка, чтобы собрать крупицы сведений.
Услышав про прелестную маленькую птичку, Женевьева закатила глаза.
И это вызвало улыбку на губах дьявола.
С другой стороны, герцогу было даже приятно поговорить с кем-то, кто сурово смотрел на него, а не улыбался все время. Женевьеве было почти жаль его.
— Что с вами такое? — наконец спросила она.
— Что со мной? И об этом вы хотите спросить, когда можно было бы задать более интересный вопрос? Леди Оувершем провела настоящее интервью. Уверен, вы способны обойти ее.
— Вы нарочно ее напугали!
— Напротив, — с удивленным видом возразил герцог. — Я просто перечислил факты. Вы говорите очень сбивчиво.
— Ничего подобного.
Женевьева отступила на шаг назад. Вся комната была для нее шахматной доской, и теперь она планировала свои передвижения с мрачной решимостью.
Герцог последовал за ней.
— Мне нравятся смелые женщины. А чтобы противостоять герцогу, нужна смелость.
— Значит, это ко мне не относится, — поспешила заметить Женевьева. — Я и мечтать не смела бы о противостоянии герцогу.
— Возможно, мы обсудим это во время танца? Вам понравится вальсировать со мной, мисс Эверси. Несмотря на мой высокий рост, я очень хорошо танцую.
— Ваша скромность столь же привлекательна, как и ваша чувствительность, лорд Монкрифф. Но может, нам выбрать другой танец вместо вальса? У нас такая большая разница в росте, что мне придется обращаться не к вам, а к вашей третьей пуговице. Или же вы будете вынуждены смотреть вниз, а я вверх. Мне бы не хотелось, чтобы под конец вечера у вас болела шея.
«А это неизбежно в вашем преклонном возрасте» — молчание Женевьевы было красноречивее слов.
Мгновение он смотрел на нее, чуть склонив голову, словно слышал все ее недостойные мысли.
— Во время балов моя третья пуговица так часто остается без партнерши, что вряд ли станет возражать против вашего разговора с ней.
Женевьева молчала. Это было так восхитительно глупо, что она на минуту забылась. Украдкой она бросила взгляд на третью пуговицу. Конечно, она была перламутровой, как и все остальные, и напоминала дорогую сияющую маленькую луну, нарочно спустившуюся с небес, чтобы оказаться на рубашке герцога. Целый ряд снобов — все эти пуговицы.
«Прелестное платье, — могла бы сказать ей пуговица. — Ваша родословная восходит к Вильгельму Завоевателю?»
Родословная ее семьи восходила к Вильгельму Завоевателю, и именно тогда, по слухам, начались все беды с Редмондами. Именно так она и ответит пуговице.
Герцог поймал взгляд Женевьевы. Он чуть заметно загадочно улыбнулся и покачал головой, словно опять прочел ее мысли.
— Мне очень нравится «Сэр Роджер де Каверли», — с вежливым упрямством ответила она. — Я с удовольствием потанцую с вами.
Это была неправда. Однако этот танец исполняли в самом конце вечера. И это был не вальс, а довольно энергичный танец, во время которого было трудно говорить друг с другом. Если Женевьеве повезет, герцог устанет и отправится спать, в пивную или куда-нибудь в поисках кутежа в Суссексе к тому времени, как начнется «Сэр Роджер де Каверли». Конечно, ее братья расскажут ему обо всех злачных местах по соседству.
Женевьева почти боялась прикоснуться к герцогу. Он был таким мужественным. Крепким. Очень высоким и угловатым. Он слишком много требовал от нее. Ей хотелось остаться наедине со своим разбитым сердцем, попытаться утолить свою боль, а не думать о чем-то или пытаться кому-то противостоять. Она хотела покоя. И он был почти доступен даже посреди этой толпы, потому что Женевьеве нужно было лишь пройти по комнате с фальшивой улыбкой на лице, нигде не присаживаясь и ни с кем не разговаривая.
Но как назло, именно в этот момент она услышала смех Гарри.
Она беспомощно повернулась в его сторону, словно услышав звук божественных губ, и радость вперемежку с болью сдавили ее сердце, как будто оно было резиновым мячиком.
Гарри заметил ее взгляд: он всегда точно знал, где именно в комнате находится Женевьева. Он быстро улыбнулся ей лукавой, заговорщической улыбкой, которая когда-то была так ей дорога, ведь сколькими такими улыбками они обменялись в переполненных залах, и каждая из них соединяла обоих узами понимания и согласия. Так казалось Женевьеве. Все это время Гарри точно также улыбался и Миллисент или же компрометировал ее в саду какого-нибудь лондонского особняка, когда Женевьевы не было поблизости.
Возможно, он целовал Миллисент не только руку.
И эта мысль пронзила сердце Женевьевы, словно ножом.
Ей надо приучить себя не вспыхивать от радости всякий раз, заслышав голос Гарри.
Гарри посмотрел на герцога, потом на нее, а после скорчил комичную угрюмую мину, прежде чем вновь обратить все свое внимание на Маркуса и его жену Луизу. Он дразнил ее и сочувствовал ей из-за присутствия герцога. Возможно, он даже испытал укол ревности, подумала Женевьева. Нет, вряд ли он считал герцога соперником. К чему бы это, ведь Гарри никогда не относился к ней как к женщине. Он видел в ней лишь друга.
