Как хорошо, что придумали такое слово! Им можно охватить целую гамму чувств. В этом смысле люди оказались очень умны.
— Сказал ли он что-нибудь непристойное? — Ответ Женевьевы удивил Гарри. — Не вел ли он себя грубо? Он был груб с Миллисент, покинул ее, даже не извинившись.
«Это выглядит так, словно Марс собирается ублажить ее». Возможно, это было непристойно и грубо.
— Ничего особенного. Мы говорили об искусстве.
Женевьеве не хотелось вдаваться в объяснения. Ей вообще не хотелось разговаривать.
— Правда? Мы с Миллисент тоже говорили об искусстве. Она обнаружила в амбаре целый выводок котят и хочет нарисовать их углем.
Вот и все. Стоило ему упомянуть о Миллисент, и Женевьевы словно бы уже не существовало. Теперь говорить будет один Гарри, а она станет только кивать.
— Я еще не сделал ей предложения, — небрежно заметил он.
— Нет?
Женевьева испытала чувство облегчения. У нее почти подогнулись колени. Они постоянно кружились, ее стало мутить, и она не могла дождаться окончания вальса. «Не говори больше ничего, Гарри».
— Но скоро представится подходящий случай! — радостно заверил он.
Женевьеву давно перестала очаровывать его рассеянность.
— Я буду рядом, чтобы осыпать вас конфетти, — с горечью ответила она.
Гарри ничего не заметил. Глаза Женевьевы метали молнии.
— Я так счастлив, что ты одобрила мое решение.
И что на это ответить? Ничего. Ни один человек не должен выносить подобной пытки.
— Тебе нехорошо, Женевьева?
Внезапно в голосе Гарри прозвучало беспокойство.
Он беспокоился, и это оскорбило Женевьеву, которая и без того постоянно испытывала то злость, то нежность. Наверное, она может сказать ему, что чувствует. Но увидеть на его лице жалость… Вряд ли Гарри сможет тактично среагировать на ее признание.
У него будут самые благие намерения, но он также будет прямолинеен. А Женевьева всегда сглаживала его резкость, всегда, спасала и утешала его.
И, Бог свидетель, она не желает, чтобы что-то помешало его счастью.
— У меня немного разболелась голова. Я выпила три стакана наливки.
— Три стакана! — с наигранным ужасом воскликнул Гарри. — Это же безнравственно! Женевьева Эверси, вам прекрасно известно: наливка — первый шаг к падению.
В другой раз она бы рассмеялась. Но теперь все было иначе. Слова Гарри заворожили ее.
Безнравственно…
«Бедняга Марс раскинулся рядом, словно утомленный ею». Что это значило? Что Венера сделала с Марсом?
И что об этом знает герцог?
Пугь к падению притягивал ее. Если бы только на распутье стоял Гарри, призывая ее и рассказывая поразительные истории о Марсе и Венере.
И что имелось в виду под словом «ублажить»?
От Гарри не укрылась рассеянность Женевьевы.
— Ты очень удивилась, увидев в доме герцога Фоконбриджа?
— Очень.
— Когда мы ходили смотреть на развалины, он показался мне довольно приятным человеком.
— Это потому, что вы говорили о лошадях, ландо и папиных вложениях.
— Возможно.
После этого Гарри наконец замолчал.
Женевьева посмотрела в такие знакомые голубые глаза и отвела взгляд. После чего она решила разглядывать волоски у него в носу: к одному из них пристало что-то крошечное.
— Кажется, герцог увлечен тобой, — внезапно произнес он.
О нет! Значит, и другие тоже заметили?
— Ты преувеличиваешь. С чего ты так решил?
— Я заметил твою улыбку, когда ты танцевала с ним, — помолчав, ответил Гарри.
И он тоже наблюдал за ней. Ну конечно же! Ведь она его добрый друг.
— Я часто улыбаюсь, Гарри, — отмахнулась Женевьева. «По крайней мере улыбалась в прошлом».
Другими словами, вчера.
Однако Женевьева поняла, что хотел сказать Гарри. И тем не менее он продолжал объяснять:
— Я знаю разницу между твоей вежливой улыбкой, как бы говорящей «я вынуждена танцевать с вами», и другой, настоящей улыбкой.
У нее перехватило дух. Ей было невероятно больно услышать это откровение. Конечно, Гарри знал, ведь он был ей ближе, чем кто-либо другой на свете. Так она когда-то думала.
Женевьева часто искренне улыбалась ему. Внезапно она поняла, что больше не сможет улыбаться так. У нее остались всего одна-две улыбки для него. Она устала.
— Признаю, я была удивлена. Но герцог не так уж страшен. У него приятные манеры.
— Приятные манеры! — рассмеялся Гарри. — Какая высокая похвала! Он был груб с Миллисент, покинул ее, не сказав ни слова. И ему столько же лет, сколько твоему отцу.
Возможно, как многие пожилые люди, он терпеть не может общество других.
— Знаешь, он моложе моего отца.
Гарри смутился:
— Откуда тебе это известно?
— Догадалась.
Гарри пропустил это мимо ушей.
— Я слышал, он ищет себе жену, — признался он. — Потому что расстался с леди Абигейл. Говорят, он серьезно настроен жениться как можно скорее.
— Люди любят болтать.
Герцог несколько раз говорил ей о своем намерении жениться, но он был не из тех, кто стал бы рассказывать об этом всем подряд. Женевьева инстинктивно поняла это.
Внезапно она возненавидела слово «жена». Ведь ей никогда не стать женой Гарри. Произнося это слово, он имел в виду не ее.
Женевьева вдруг вспомнила, что совсем забыла о первой жене герцога, когда он утром упомянул Абигейл. А кроме того, она была не уверена, подобает ли заговаривать с первым встречным о его умершей супруге.
— Большинство неженатых мужчин рано или поздно начинают подыскивать себе жену.
Говорить было трудно и больно.
— Да, — согласился Гарри. — Конечно, я это знаю.
У Женевьевы и вправду разболелась голова. Окружающий блеск: сверкающий пол, сияние люстр, драгоценностей гостей — можно было принять за раскаленные искры, сыплющиеся на голову. Она чуть не плакала. Пока этого еще не случилось, но рано или поздно должно было случиться, но, конечно, только не в зале.
Женевьева судорожно вздохнула.
Гарри, словоохотливый Гарри, который всегда говорил что-нибудь остроумное, сейчас с трудом подбирал слова. Но и Женевьева не очень-то старалась поддержать беседу.
Кто мог бы ей помочь?
Она позволила ему говорить, отвечала односложно, решив, что на сегодня это будет последний танец.
