Женевьева вышивала их несколько недель. Она выбрала самые лучшие шелковые нитки, и теперь ее рисунок переливался.
Миллисент с восторгом коснулась вышивки:
— Это же цветы Оливии!
Женевьева долго и бесстрастно смотрела на нее.
— Еще не готово, — наконец сказала она и взяла вышивку из рук Миллисент.
Вечер подходил к концу.
Наверное, так чувствовал себя Дамокл, с отчаянием подумала Женевьева.
Лежа на спине с широко открытыми глазами, натянув одеяло до подбородка и положив в ноги нагретый камень, она должна была бы чествовать приятную сонливость. С тех пор как Гарри сообщил о своем намерении жениться на Миллисент, она каждую ночь изучала потолок. В камине горел неяркий огонь.
Было бессмыслено пытаться заснуть, когда голова переполнена мыслями, потоэтому Женевьева решила дать им волю.
Говоря о Миллисент, Гарри упоминал лишь черты ее характера. Но он никогда не восхищался ее губами, глазами, волосами или улыбкой. Гарри никогда не говорил ничего особенного, кроме обыденного «ты выглядишь очень мило».
А каждый комплимент герцога только разжигал воображение Женевьевы, подразумевал, что герцог внимательно наблюдал за ней, а прикосновение к ней доставляло ему удовольствие. Он был призван заинтриговать.
«Непозволительно нежная рука», — сказал он.
Она словно специально сделала, чтобы терзать его. Это было почти что обвинение, вызов. За свою жизнь Женевьева получила достаточно комплиментов. Но почему-то именно герцог заставил ее почувствовать себя женщиной. Вот так просто и незатейливо.
Это не имело никакого отношения к любви или к браку. В его словах сквозила лишь чувственность. И, поняв это, Женевьева вновь испытала то странное неловкое ощущение беспокойства, от которого хотела бежать и которому хотела сдаться.
Беспокойство переросло в любопытство, странным образом смягчившее боль.
И все же пытаться заснуть было бесполезно. Женевьева призывала сон, но он все не шел. Она решила почитать какую-нибудь скучную книгу, но для этого надо было спускаться вниз в библиотеку.
Она встала с постели и прошла по ковру, помедлила, почти на цыпочках подкралась к окну, осторожно отодвинула штору и выглянула наружу. В саду никого не было.
Женевьева зажгла свечу на стожке и взяла ее с собой. Скорее всего маленького огонька хватит, чтобы найти подходящую книгу. Она быстро и тихо спустилась по мраморным ступеням, словно шла по льду, когда проходила по коридору в библиотеку, увидела в зеленой гостиной у окна высокую темную фигуру.
Боже правый!
Сердце Женевьевы отчаянно забилось. Она застыла на месте, ее спина стала ледяной, как пол под ногами, она пыталась закричать, но не могла издать и звука.
Призраку Эверси уже давно пора было появиться, однако Женевьеве ничуть не хотелось первой увидеть его.
Наконец она пришла в себя и через мгновение поняла, что перед ней герцог Фоконбридж. Она затаила дыхание.
Сердце бешено билось, на этот раз от волнения.
Он стоял к ней спиной. Слегка поднял руку, придерживая штору, внимательно смотрел в окно, но Женевьева и представить не могла, что он там видит. Полную луну, звездное небо. Герцог был одет. Брюки, сапоги, белая рубашка с закатанными рукавами. На столике рядом с ним горела маленькая, прилепленная к блюдцу свеча, озаряя светом хрустальный бокал с коньяком. Наверное, он налил выпить из графина в библиотеке.
Значит, герцог бродил по всему дому.
И Женевьева действительно видела его в саду. Зачем он каждую ночь после полуночи ходил по дому? Неужели все сказанное о нем — правда и совесть не давала ему уснуть? Когда он вообще спал?
Герцог сделал несколько глотков коньяку и опустил бокал. Угасающий огонь в камине слабо освещал его. Казалось, будто он залит золотом.
Женевьева смотрела дольше, чем следовало. На нем не было пальто, и она отчетливо видела его силуэт. Он был худощав и гибок.
Его плечи чуть шевельнулись, наверное, вздохнул.
Через секунду он отпустил штору, и она упала с легким шорохом.
Герцог медленно отвернулся от окна, видимо, приняв решение вернуться к себе. Протянул руку к свече.
И замер.
Должно быть, он что-то заметил, потому что повернулся так стремительно, что Женевьева подскочила на месте.
Он медленно выпрямился и посмотрел на нее.
«Наверное, привял меня за призрака».
Нет. Женевьева прекрасно понимала: герцог знает, кто перед ним.
Затаив дыхание, они молча смотрели друг на друга, а их разделял лишь мраморный пол, покрытый ковром. Галстук герцога был приспущен. В треугольном вырезе рубашки можно было видеть кожу, золотистую от горящего в камине огня, завитки темных волос, притягивающие взгляд.
Женевьева не могла разглядеть выражения его лица.
И тем не менее она чувствовала: его глаза прикованы к ней. Даже издалека, он заставил ее вспомнить о красивых губах, о волосах наяды, непозволительно нежной руке. Внезапно ее кожа загорелась, и даже ночная сорочка стала чем-то лишним, наполнившим ей о чужих прикосновениях.
«Что случится, если я подойду к нему?»
Герцог обладал репутацией человека, который мог завоевать любую понравившуюся женщину. Он не был совратителем девственниц. Не наставлял рога женатым. Все были потрясены, когда он принялся старомодно ухаживать за леди Абигейл.
Герцог стоял совершенно неподвижно. Какое-то мгновение Женевьева тешила себя мыслью, что это всего лишь сон. Ее сердце все так же сильно билось.
Она решила уйти, но вместо этого сделала шаг вперед. Она могла бы поклясться, что герцог затаил дыхание. И тут она резко повернулась и помчалась вверх по лестнице, путаясь в подоле ночной сорочки.
Глава 13
Следующее утро выдалось немного сумрачным, но в утренней столовой, как обычно, было тесно и шумно, и Монкрифф с удивлением отметил, что ему, пожалуй, приятно здесь находиться. Он занял свое привычное место, и все присутствующие поступили также.
— Доброе утро, леди Миллисент. Что вы будете рисовать сегодня?
Он решил немного подразнить ее.
— Котят! — радостно отозвалась Миллисент. — Я нашла в амбаре целый выводок. А еще хочу нарисовать уток. Может быть, сходим сегодня на прогулку?
Герцог заметил, что Гарри не высказал особого воодушевления. Сегодня утром он казался подавленным.
— Никогда не играй с герцогом в карты, сынок, — заместил Джейкоб, по-своему истолковав его мрачный вид — Он всегда выигрывает.
Герцог пожал плечами, Гарри слабо улыбнулся, а Йен отложил в сторону серебряные приборы, потому что в присутствии герцога терял аппетит.
