Герцог расхаживал по ковру всех оттенков коричневого, жженого сахара и кремового, разглядывая полки и пытаясь разобраться в порядке, существовавшем на них. Он любил читать книги о науке, природе и географии, о ружьях, спорте и приключениях, вроде тех, что написал мистер Майлз Редмонд. У него не хватало терпения для поэзии и художественной литературы, потому что, по его мнению, настоящая жизнь предоставляла достаточно ярких впечатлений, и в ней нужно активно участвовать, а не только познавать ее через мечты и фантазии в духе Байрона, произведения которого, кстати, тоже имелись на полках наряду с основательным собранием сочинений его собратьев по перу.
Герцог разглядывал корешки научных книг, стремясь к своей цели. Неудивительно, что здесь не хватало нескользких важных томов о южноамериканском чилийском острове Лакао, написанных исследователем Майлзом Редмондом, которые принесли ему известность и сделали желанным гостем во многих домах.
Если бы вы обладали мрачным чувством юмора, то решили бы, что они пропали, как и Лайон Редмонд.
Среди книг о естественных науках взгляд герцога упал на книгу с изящным корешком. Он искал нечто другое, но все же с улыбкой достал ее с полки и несколько секунд бегло перелистывал страницы, потом сунул книгу под мышку, возможно, она ему пригодится.
Герцог продолжал свое путешествие по библиотеке довольно долго. Вскоре он нашел книгу, которую искал, вытащил ее с полки и открыл.
По мраморному полу за дверями гулко зазвучал и шаги, и герцог поднял голову. Он совершенно не удивился, увидев в дверях лорда Осборна. Выражение его лица, когда принесли розы, невозможно было забыть.
Герцог подозревал, что Осборн ищет его. Он чуть опустил голову, не отрывая тем не менее взгляда от Гарри.
— Доброе утро, Осборн.
И тут же снова принялся перелистывать книгу.
Гарри вошел в библиотеку.
— Надеюсь, я вам не помешал, лорд Монкрифф.
Алекс несколько секунд смотрел на него с чуть заметной скучающей улыбкой, затем снова обратился к книге.
Гарри не сообразил, что таким образом его просили уйти.
— У вас в руках прекрасная книга об итальянских художниках шестнадцатого века.
— Верно, — согласился герцог, хотя с тем же успехом мог бы держать французское эротическое издание.
Действительно, итальянские художники шестнадцатого века. Поэтому он и искал эту книгу. Он хотел погрузиться в мир Женевьевы Эверси.
— Я узнал переплет.
— Правда? — еле слышно прошептал герцог.
Можно подумать, книга захватила все его внимание и он не желал тратить времени на разговор.
Гарри подошел поближе и притворился, будто разглядывает полки. Он что-то задумал. Вид у него был очень рассеянный.
— Женевьева…
Ах, вот оно! Гарри невзначай произнес ее имя после долгого молчания. Привилегия называть ее по имени — словно вызов.
— Мисс Эверси очень любит итальянских художников.
— Да, — подтвердил герцог.
Гарри явно хотел услышать нечто другое.
Он принялся беспокойно расхаживать по библиотеке. Открыл коробку с сигарами и разглядывал ее содержимое, провел пальцем по коллекции ликеров в графинах, словно перебирал струны арфы, немного посидел в тяжелом кресле с высокой спинкой, обитом коричневым бархатом, снова встал, подошел к камину и посмотрел на ярко пылающий огонь. Весьма расточительно, но библиотекой часто пользовались, и Эверси могли себе позволить разжигать камин с утра. Вытянув шею, Гарри посмотрел на огромный портрет предка Эверси, висевший над очагом. Неизвестный в круглом жестком воротнике с красивым лицом, черты которого передались всей мужской половине семьи Эверси, а рядом тощая собака.
— Я всегда любил эту комнату, — наконец заявил Гарри с преувеличенной нежностью.
Герцог решил подыграть ему и оторвался от книги.
— Вы проводили здесь много времени?
— Не меньше, чем в библиотеке моего отца, — торжественно ответил Гарри.
— Я тоже надеюсь провести здесь немало времени, — загадочно заметил герцог и вновь обратился к книге.
Наступила тишина, пока Гарри пытался переварить сказанное.
— Женевьева и я прочли эту книгу вместе. Помню, как-то весной мы взяли ее с собой на пикник и долго обсуждали Веронезе, только она и я.
— Неужели?
Так долго обсуждать одного художничка, подумал про себя Монкрифф. Что можно о нем сказать? Как хорошо, что его не было на том пикнике!
Наконец-то его поиски увенчались успехом, Веронезе, Веронезе, ах да, конечно! Он ведь рассказывал Женевьеве о картине Веронезе, которую видел в Италии. Он запомнил ее благодаря ее пикантности: снова Венера и Марс, но на этот раз Венера совершенно обнажена, а Марс стоит на коленях, приготовившись, как неучтиво выразился герцог, ублажить ее.
— Женевьеве нравятся особенные художники… — нравоучительным тоном начал Гарри.
— Она любит свет и изящество линий, мифологические сюжеты с богатым подтекстом. Она считает, что Боттичелли недооценивают как художника. В этом я с ней согласен. Я видел его картину «Венера и Марс», и меня поразило его обращение к мифологии: очень чувственно.
Гарри выглядел ошеломленным.
Хм… Герцог не понимал, почему ему так приятно сознание того, что Женевьева поделилась с ним, а не с Гарри.
— Она не высказала вам свое мнение о Боттичелли, Осборн? Возможно, она лишь недавно пришла к такому выводу.
— Полагаю, мне стоит пересмотреть его работы, — пробормотал Гарри. — Я знаю, что за пределами Италии их нечасто встретишь.
— Возможно, вам стоит направиться прямиком в Италию. Ха-ха!
Гарри застыл на месте. Он неотрывно смотрел на герцога, сузив глаза от злости. Для него это было нечто совершенно новое.
— Ха-ха! — Смех Гарри звучал неубедительно. — Возможно, вы правы. Италия — красивая страна. Но мне бы не хотелось пропустить развлечения в доме Эверси, так что я предпочту остаться.
Монкрифф лишь слабо нахмурился, словно ему было все равно.
Он снова обратился к книге, в которой успел прочесть лишь несколько слов. Его мнение о домашних праздниках претерпело изменения. Изводить юных лордов оказалось намного интереснее, чем он мог себе представить.
Гарри пока не собирался уходить из библиотеки, словно считал, что оставить герцога наедине с книгой о художниках шестнадцатого века — все равно что оставить его наедине с Женевьевой.
Вместо этого он подошел к окну, отодвинул черную бархатную штору и выглянул наружу. Вид у него был рассеянный и обеспокоенный.
— Наверное, скоро будет дождь, — ни с того ни с сего заметил он.
Его совершенно очевидно беспокоил букет оранжерейных цветов ростом с трехлетнего ребенка, который герцог анонимно прислал Женевьеве.
