— Мне это не кажется разумным, — нервно сказала она.
Черт возьми!
— Разумным! — Герцог вконец развеселился. — Конечно, это неразумно. Иначе мы не стали бы так поступать.
Женевьева недоверчиво рассмеялась:
— Послушайте себя, вы говорите так, словно я должна встретиться с вами в заранее выбранном месте. Что-то вроде состязания по стрельбе?
— Я рад, что вы взяли на себя труд все устроить…
— Ничего подобного…
— …поскольку у меня это плохо получается.
— Вы же все планируете! — раздраженно воскликнула Женевьева, и герцог снова улыбнулся.
Ей нравилась его улыбка.
— И кроме того, что может дать вам еще один поцелуй?
Под ногами хрустели опавшие листья. Казалось, герцог обдумывает ответ.
— Мне понравилось целоваться с вами, и вам тоже. Какая еще причина вам нужна?
Женевьеву охватил жар. «Мне нравится вас целовать».
— Мы не любим друг друга.
Герцог вздохнул и коротко рассмеялся:
— Ради всего святого, мисс Эверси! Вчера ночью вы могли бы понять, что любовь и желание не всегда идут рука об руку и одно вполне способно существовать без другого. Это не был добродетельный поступок. И я ни за что вам не поверю, если вы заявите мне, что добродетель мешает вам меня поцеловать, поскольку совершенно уверен: вы не такая.
Он говорил так сухо и иронично.
— Но вы же знаете, мы никогда… Что я никогда полностью…
Голос Женевьевы был слабый и сдавленный. Она не могла договорить. «Вы никогда не увидите меня обнаженной, распростертой на ложе, как Венера в вашей галерее».
Герцог внезапно остановился.
Она последовала его примеру, словно собачонка, которую подозвали.
Ужасающе медленно герцог приподнял бровь, и его лицо приняло язвительное выражение.
— Что вы никогда, мисс Эверси? Не займетесь со мной любовью?
Ее щеки заалели. Как он мог говорить такое спокойно?!
Будь у нее хоть капля здравого смысла, она побежала бы изо всех сил к Гарри и Миллисент. Но и там она не нашла бы убежища.
Гарри что-то почувствовал и обернулся. Прикрыв глаза рукой, он смотрел на Женевьеву и герцога.
Его душевное равновесие было нарушено. «Гарри… Он любит меня, он меня знает».
Проклятие!
— Я больше не хочу вас целовать, — слабо ответила Женевьева.
Вполне ясно и определенно.
Она не была уверена, говорит ли правду, но в тот момент эти слова казались ей разумными.
Герцог закатил глаза.
— Еще бы, — наигранно успокаивающим тоном произнес он и быстро пошел вперед.
Лебеди сбились в стаю и надвигались на Миллисент, которая продолжала ворковать и протягивать им хлеб.
— Я думаю, нам не следует этого делать, — решительно произнесла Женевьева.
— Ну конечно, — насмешливо отозвался герцог.
Она раздраженно вздохнула. Ей нужно было пойти в другую сторону.
Женевьева догнала герцога.
— Если только вы не задумали завлечь меня в ловушку и скомпрометировать, чтобы…
Герцог остановился и вскинул голову.
Женевьева замолчала. Ей стало казаться, будто она превратилась в его тень.
— А, понимаю. Ловушка? Очень умно! Но позвольте, мисс Эверси, что я вам только что говорил о планах? Они никогда не были моей сильной стороной. Разве вчера ночью это я заманивал вас, как паук в свою паутину? Вы пришли сами и сразили меня своей красотой. Будучи пьян и беспомощен, я мог лишь поцеловать вас. Я повинуюсь инстинктам. Вам следовало это знать.
Она хмыкнула:
— Вы же и вдоха не сделаете не подумав.
Герцог улыбнулся, откинул голову, и Женевьева увидела, как от улыбки появились на его щеках ямочки, словно круги на воде от брошенного камня. Ветер трепал его черные волосы.
Ее сердце замерло.
Совершенно черные волосы, если не считать посеребренных сединой висков.
Он был старым. Ему было почти сорок.
— Я ничего не планировал прошлой ночью.
В его голосе слышалась искренность. Женевьева поняла это по тому, как он запинаясь произнёс слова. Он был почти смущен. В этих словах заключалась целая вселенная ощущений и воспоминаний.
Никогда прежде разговор не был таким опасным и в то же время дурманящим.
Она чувствовала себя легкой и беспомощной, словно лист, который в любой миг ветер может подхватить и унести куда пожелает: в манящую высоту, на небеса, или может швырнуть на землю.
Женевьева испугалась.
— А что касается ловушек, то создается впечатление, будто ловушка была подстроена именно для меня, — продолжал герцог с притворным негодованием. — Представляете, если бы на сцене появился ваш отец и застал нас вдвоем? Я — герцог. Он бы застрелил меня на месте или держал бы под прицелом, пока я не получу специальное разрешение на брак.
Упоминание о браке не понравилось Женевьеве. Она беспокойно посмотрела в сторону Гарри и Миллисент.
Миллисент была уже далеко от них, подхватив юбки, она спасалась бегством от лебедя. Он необычайно проворно несся за ней на своих перепончатых лапах, вытянув длинную шею и пытаясь ее ущипнуть. За ними бежали слуга, тщетно пытавшийся отогнать птицу корками хлеба, и Гарри, который размахивал шляпой и кричал.
Вдруг у слуги с головы слетел парик и попал Гарри прямо в лицо. Он вынужден был остановиться, чтобы отделаться от назойливой вещицы.
Герцог пожал плечами:
— Люцифер с норовом. Скоро ему это наскучит.
— Но у меня есть состояние. Мне не нужно никого заманивать в ловушку, — возразила Женевьева, успокоенная словами герцога.
— Туше, — почти весело отозвался он. — Нет, вы будете наградой. Конечно, вы не Оливия, — насмешливо добавил он. — Но вас нельзя назвать утешительным призом.
— Вы шутите? Вы собираетесь соблазнить и бросить меня, чтобы наказать Йена?
Он резко остановился, и на его лице отразилось неподдельное удивление.
— Женевьева, послушайте меня. Мы оба решим, как все начнется и кончится. Я никогда намеренно не причиню вам боли. Вы мне верите?
Она смотрела на него, покусывая губы.
— Клянусь всем, что мне дорого, — добавил он.
Взгляд Женевьевы стал недоверчивым.
— Можете мне не верить, но кое-что мне действительно очень дорого.
— Не надо клятв. Я вам верю.
— Вот и хорошо, — кивнул герцог.
