Гарри с Йеном отправились в «Свинью и чертополох» играть в дартс, а значит, какое-то время предложений руки и сердца не последует.
— Что-то не так, Женевьева? — спросила мать, отрывая взгляд от вышивки, но ни на минуту не переставая усердно работать иголкой.
Букет на вышивке Женевьевы становился всё пышнее, цветы переполняли вазу, словно хотели убежать. Вечером, повинуясь странной прихоти, она решила расположить один цветок рядом с вазой, как будто он осмелился покинуть букет. Получился радующий глаз асимметричный и немного беспорядочный рисунок.
— Ничего, мама, — как ни в чем не бывало солгала Женевьева.
Когда мать промолчала, она подняла голову и взглянула на нее широко распахнутыми, наивными глазами. Но на лице матери застыло непонятное выражение.
Женевьева ощутила внезапный прилив облегчения и неуверенности, когда услышала шум колес подъезжающих экипажей. Ей стало почти дурно. У дома высаживались гости. В прихожей слышался смех, слуги принимали из рук приехавших джентльменов пальто, после чего те исчезли в комнате рядом с танцевальным залом.
Скоро игра в карты выйдет из-под контроля.
А это означало, что вернулся герцог.
Женевьева долго не спала после того, как дамы оставили вышивку и удалились в свои покои. Она даже не стала раздеваться, а скинула туфли, свернулась в кресле и попыталась продолжить читать о приключениях сироты в романе ужасов, но когда девушка встретила загадочного красивого незнакомца, Женевьева, не веря глазам, уставилась на книгу, нахмурилась и со вздохом отложила ее в сторону. Экипажи уже отъезжали от дома, увозя гостей с опустошенными карманами.
Розы оставались такими же свежими, как в первый день. Куда бы ни взглянула Женевьева, они притягивали ее взгляд, и она подошла к окну.
Приподняв штору в окне своей спальни, она выглянула в задний сад. На сине-черном гладком небе были рассыпаны пригоршни звезд. Между деревьями смутно серели очертания каменной скамьи.
Лунный свет сиял на мысках начищенных сапог. Герцог удобно устроился на скамье и был похож на каменную горгулью, вырезанную на стене средневекового дома. Он лениво потянулся, поднял голову и приветственно взмахнул рукой. Женевьеве показалось, что она увидела его усмешку.
«Проклятие! Что за человек!»
Она опустила штору и продолжала стоять на месте, словно могла видеть сквозь нее. Сердце сильно забилось, кровь начала пульсировать в ушах, но ее движения стали так порывисты, как будто ее преследовали.
Женевьева просунула руки в рукава темно-коричневого, отороченного мехом плаща и обернулась. Ее взгляд замер на циферблате часов.
Было уже за полночь.
Она быстро тихонько сбежала по черной лестнице, держа в руках туфли, и открыла дверь.
Было не очень холодно, но изо рта Женевьевы вырывались белые облачка пара. Она в растерянности остановилась перед герцогом.
— Добрый вечер, мисс Эверси. Присаживайтесь, прошу вас. Сегодня звезды особенно прекрасны, ослепительны, словно их промыл дождь.
Герцог говорил тихим голосом, как человек, который в полночь прячется в саду. Но в нем не было ни капли торжества.
Женевьева колебалась.
Он похлопал рукой по скамье, приглашая ее сесть.
Она села рядом с ним. Даже сквозь плащ Женевьева ощутила холод камня. Она спрятала руки в широкие рукава, чтобы согреться, упрямо опустила голову и принялась разглядывать ноги, вместо того чтобы последовать приглашению герцога любоваться звездами.
Внезапно она вскинула голову, словно от резкого звука.
Герцог пристально смотрел на нее. Он не отвернулся и не стал притворяться, будто в его взгляде не сквозит восхищение. Он пожирал ее глазами, представлял, что он хотел бы с ней сделать.
Уголок его губ приподнялся в ленивой довольной усмешке.
Дьявол. Женевьеве казалось, она видит в его глазах отражения созвездий. Когда мужчина смотрит таким взглядом, девушка способна потерять голову и забыть, где находится, забыть, кто она и кто он.
— Почему вы не торжествуете? — капризным шепотом спросила она.
— Торжествую? С чего бы это? Я подумал, вы пришли полюбоваться звездами, — с упреком ответил герцог. — Я очень рал вас видеть. Мы в вашем саду, в доме вашего отца, где любой может нас увидеть, если выглянет в окно.
Он что, играет с ней?
От смущения и разочарования Женевьева не знала, что ответить.
Герцог тихо рассмеялся, с печальным видом покачивая головой:
— Какой у вас разочарованный вид, честное слово, мисс Эверси!
Подлец! Что ж, отлично, она будет смотреть на эти проклятые звезды.
— Ха-ха! — фальшиво рассмеялась Женевьева и устремила взгляд в небо. — Конечно, вы правы. Ночь чудесная. Не говорите глупостей. Как можно испытывать разочарование, если на небе такие звезды…
Внезапно руки герцога начали поглаживать ее бедро так просто и непринужденно, словно он сделал вдох или потянулся.
Женевьева не закончила фразу, перестала думать, перестала дышать.
Наконец сделала дрожащий выдох.
На бедре не было ничего, кроме платья и поддерживающих чулки подвязок, и от прикосновения ладоней герцога к тонкому шелку платья ее кожа загорелась. Каждый крошечный волосок встал дыбом, словно упиваясь таким вниманием к себе. Женевьеве казалось, что все ее тело пылает, как в огне, или, вернее будет сказать, плавится.
Герцог медленно-медленно поглаживал ее ноги.
Боже! Женевьева открыла было рот, чтобы напомнить ему, что они договаривались только поцеловаться.
Вместо слов получилось нечто среднее между всхлипом и вздохом.
— Вы правы, — ласково согласился герцог.
Женевьева могла бы рассмеяться, но ощущение было слишком новым и захватывающим, от прикосновения рук герцога, ласкового поглаживания его пальцев ее охватило острое желание. И все ее тело, каждая клеточка мозга упивались этим ощущением, поэтому она была не в состоянии говорить. Она с трудом удерживала ноги сомкнутыми, чтобы не раздвинуть их в стороны, словно приглашая его. Было ли холодно? Они в доме или в саду? Женевьева сосредоточилась только на его прикосновении.
— Я бы никогда не посмел разочаровать вас, Женевьева, — произнес он хрипловато-нежным шепотом, который разжег ее фантазии точно также, как его пальцы обжигали ее кожу, делая невероятное возможным.
Руки герцога подкрались к низу ее живота и замерли. Лоно Женевьевы сладко заныло и сжалось.
Герцог был так близко, что она ощущала жар его тела, окутывавший ее, словно второй плащ. И теперь, когда все кости в ее теле будто растаяли — Женевьеве хватило сил сообразить, что произошло это слишком уж быстро, — у нее не оставалось выбора, кроме как прильнуть к нему.
