Покореженный и простреленный во многих местах джип Сырецкого подкатывает к нам в тот момент, когда Сергея укладывают на носилки.
— Сашка погиб? — спрашивает он у медиков.
— Сашка?… В смысле, Александр Николаевич… — они боятся поднять глаза на заляпанного кровью Сергея, понимая, что не вся кровь у него на одежде — его. — Вероятнее всего — да.
— Как же я без Сашки-то… — тихо шепчет он.
— Эзук, иди с ним. — вдруг говорю я. — Проследи, чтобы эти охламоны санитары сделали все как надо.
Он кивает, но уходить не торопится. Стоит и переводит взгляд то на меня, то на Петра Михайловича, ковыляющего к нам на костыле. Без защитного костюма, с перевязанной ногой… Осмелел наш директор — не боится схватить дозу.
— Ты, ведь, отправишься сейчас в «восьмерку»? — спрашивает Эзук. Ведь и сам знает ответ. Смерть Кати не изменила ничего — разве что теперь я достоверно знаю, что мой сын в руках Мадьяра. Ну и, конечно же, Сергей теперь надолго выведен из строя — наш отряд стал слабее на одного человека.
— Естественно. — отвечаю я, ища поддержки во взглядах Марата и Толи. Ничего не изменилось и для них — они идут со мной. Я читаю это в их глазах.
— Я хочу пойти с тобой.
Меня трогают его слова. Не «С вами», а «С тобой» — словно он отделяет меня от остальных бегунов. Да почему «словно» — так и есть. Для Эзука я, почему-то, не такая, как другие, как будто он видит во мне что-то такое, чего не вижу я сама. Надеюсь, он прав, и я действительно не такая, как другие — что под маской жестокого бога Безмолвия до сих пор скрывается человек.
— Нет, Эзук. — отвечаю я. — Мы пойдем втроем. Ты знаешь, зачем мы идем? Не просто забрать моего Колю — мы идем убивать. Убивать людей, жизни которых ты так горячо защищаешь, как бы бессмысленны они не были.
— Смерть всегда еще более бессмысленна, чем жизнь. — говорит он, сникая. — но ты права. Я позабочусь о Сергее, и твоей Виктории.
В самом деле, среди кошмара последних нескольких минут я начисто забыла о том, что теперь я — счастливый обладатель домашнего животного.
— И куда это вы отправляетесь, если не секрет — вклинивается в наш разговор Сырецкий. Впрочем, вклинивается — не подходящее слово, он не настолько глуп, чтобы перебивать бегуна, у которого на лице написано желание разорвать кого-нибудь в клочья. И пусть он знает меня не первый год, и понимает, что моя злость сейчас направлена на человека, от которого нас отделяет добрый десяток километров — он понимает, что здесь, в Безмолвии, хозяева мы. В уютном кабинете — другое дело. Но не здесь.
— Докладываю обстановку — четко и по военному чеканит молчавший до этого Толя, — Взрыв, происшедший в убежище, устроила Таранова, ранее вошедшая в сговор с Мадьяром. По его плану Таранова должна была подорвать Восточные ворота, либо всю стену во время атаки крупного отряда Мадьяра с Северных ворот. Где-то на востоке скрывается еще один отряд меньшим числом, но, вероятно, гораздо лучше подготовленный. Вероятно, исполни Катя приказ Мадьяра, на нас бы просто напали сзади, застав врасплох, после чего Мадьяровцы перешли бы в наступление.
— Скрывается на востоке… — задумчиво протянул Сырецкий, который, как всегда, схватывал все на лету. — Они должны были подойти к заводу едва ли не в мгновение ока, сразу после взрыва, чтобы не дать нам опомниться. Значит, они где-то близко, возможно, даже, в пределах видимости.
— С внешних постов сигналов тревоги не было?
— Нет. Оно и странно. Не могли же они проморгать сотню человек, подбирающуюся к заводу?
— Не могли. — соглашается Толя. — Если только…
— Вот именно, если только… Проморгали же мы одного предателя у себя под носом? Могли быть и еще. Значит немедленно выдвигаем мобильный отряд на восток. Толя, ты поведешь ребят.
— Нет, Петр Михайлович, я не могу. — просто и по-будничному отвечает Толя. Так, как будто ему мама предложила сходить за хлебом, а не директор завода приказал вести мобильный отряд в бой.
Сырецкий вздрагивает, и отводит глаза.
— Ладно, об этом мы поговорим чуть позже. Сейчас у меня другой вопрос, почему Катя использовала свою бомбу не на ворота, а на убежище, и где сейчас она сама?
— Позвольте начать с последнего. — вклиниваюсь я. — Катя тяжело ранена и скрылась от нас где-то в Безмолвии. Предполагаю, что она умрет от потери крови в ближайшие десять минут — ранение более чем серьезно. А что касается того, почему она взорвала убежище, то тут все просто — по ее собственному признанию, она ненавидела людей.
Сырецкий снова вздрагивает, и его взгляд описывает беспокойный полукруг, не желая остановиться на чем-то конкретном.
— Она говорила, — продолжаю я, чувствуя какое-то жуткое желание сорвать на Сырецком всю злость, — Что по плану Мадьяра сотрудники завода не должны были пострадать. Они были нужны ему живыми… Поэтому она и сберегла бомбу во время боя — она хотела подорвать ее в более подходящий момент, чтобы жертв было больше, и эти смерти выглядели более впечатляюще. Таким моментом и стала очередная ядерная атака, когда все собрались в убежище… На сколько человек оно рассчитано?
— На три тысячи человек при автономной работе. Теоретическая вместимость на короткий промежуток времени — четыре с половиной тысячи.
Сырецкий бледнеет, видимо, представив как в одну секунду обрываются жизни такого количества человек. Элиты завода, самых необходимых людей… По инструкциям при ядерной атаке в убежище должны были укрыться все, кому это было предписано — эти самые три тысячи человек. Слава Богу, что на практике мы уже настолько привыкли к постоянным ядерным атакам, что все давно положили на инструкции с высокой колокольни. А по сему в убежище отправлялись лишь раненные, которые могли пострадать при толчке от взрывной волны, да особо рьяные исполнители техники безопасности.
— Сколько человек было там сегодня? — спрашиваю я.
— Около семисот. Большинство из них — раненные. Выживших нет…
Несколько секунд мы молчим — Сырецкий дает нам осмыслить масштабы катастрофы. Семьсот человек, погибших в одно мгновение. Погибших потому, что мы не сумели вовремя распознать в Кате опасного социопата!
— Так куда вы собрались? — вновь спрашивает он. — Вы нужны здесь, нужно двинуть войска против отряда Мадьяра на востоке. Войска… какие к черту войска! Большинство ребят просто не боеспособны! Ранения, лучевая болезнь, а теперь еще и это… Вы нужны им, как живой пример. Как герои, идущие впереди войска!
— Мы и будем героями. — соглашается Толя. — Разбирайтесь с ними сами, скорее всего сейчас они тоже деморализованы неудачей, за которую нужно благодарить нашего Эзука. Я уверен, что мадьяровцы следили за ходом боя, ожидая подрыва восточных ворот, но поняв, что не дождутся, наверняка пошли бы в атаку, на помощь своим основным силам. А что, быть может они и пошли? Двинулись вперед, а в этот момент навстречу им двинулась беличья орда. Откуда мы знаем, трупы из какого отряда мы сжигали на поле боя? Может этого восточного отряда давно уже нет?
