Из кабины «ЗИЛа» высовывается Бомбодел. Я вижу в его глазах вопрос, и не даю ему сказать ни слова.
— У нас проблемы! — кричу я, перекрывая рокот работающего на холостом ходу грузовика. — Им нужна я, но и тебе они не дадут уйти. Когда они появятся и увидят меня, о тебе они, скорее всего забудут — им будет не до того. Так что уезжай! Понял меня?!
Он несколько раз кивает, демонстрируя мне, что осознал все в лучшем виде, и захлопывает дверцу. Жаль, но скорее всего ему не дадут уйти. Впрочем, я сделаю все от меня зависящее. Мне сказали доставить Бомбодела на завод, и я сделаю это.
Рокот снегоходов становится ближе. Теперь за ним я различаю и шум двигателей нескольких грузовиков, или джипов. За мной идет целая армия! Снегоходы будут первыми, и будь я проклята, если к моменту появления грузовиков с основной массой бойцов, здесь останется кто-то живой.
— Что им от меня нужно! — говорю, обращаясь к Виктору, пытающемуся устоять на четвереньках.
— Я не знаю! — воет он в ответ. — Им нужен бегун, это все, что мне известно!
Со всей силы я пинаю его ногой в лицо, чувствуя, как поддаются под моим ударом его зубы.
— Откуда вы узнали мой маршрут?
Он хнычет, закрывая рот ладонью, и я пинаю его снова. Удар приходится точно в правый глаз, превращая его в глубокую впадину.
— Откуда вы узнали мой маршрут?!
Теперь он может лишь завывать. Что ж, большего от него явно не добиться, да и, по большому счету, я знаю, все, что мне нужно. Где-то в высших эшелонах завода завелся предатель. Он-то и выдал мародерам, каким маршрутом двинусь я, забирая Бомбодела. Они хотят захватить бегуна, и, видимо, заставить его, работать на них… Зачем — другой вопрос. Интересно еще, как они собираются заставить меня примкнуть к ним? К черту! Все равно этому не бывать!
Виктор падает на снег бесформенной кучей. Информации с него больше не добиться, но это и не нужно. Он послужит для другой цели…
Те, кто считает, что радиация не убивает бегунов, сильно ошибаются. Мы тоже подвластны губительному гамма-излучению, вот только, несколько иначе, чем другие. Даже у обычного человека при воздействии мощного радиационного поля, на короткий промежуток времени резко поднимается тонус. Его мышцы уже отслаиваются от кости, желудок уже переваривает поджелудочную железу, но человек не ощущает этого, находясь словно под действием наркотика. Энергия бьет из него через край… Все просто, под действием радиации, ионизирующей клетки живого существа, начинается массовое отторжение тканей. Организм не признает ионизированные клетки за свои, и начинает лихорадочно уничтожать их, впитывая в себя их энергию — отсюда и подъем сил. Вот только, расплата за это слишком жестока…
Бегуны менее восприимчивы к радиации. Наш организм тоже начинает отторгать сам себя, но гораздо медленнее, чем у обычного человека, и усвоение выделенной энергии идет достаточно быстро и полно. И главное — мы можем восстановиться после смертельной дозы всего за несколько часов — нужно лишь полноценное питание. Сырое мясо, или молоко, клетки которого, словно строительный материал, «цементируют» наши собственные. Полезно мясо и во время действия гамма-квантов… В этом случае первыми страдают чужеродные клетки пищи, распадаясь и выделяя колоссальную энергию.
Молоко, или мясо… Молока я не видела уже года три, хотя первые два года войны многие ухитрялись держать в бункерах уцелевших коров, которых, впрочем, скоро стало попросту нечем кормить. А вот в мясе никогда не было недостатка, тем более, что мой организм, пораженный радиацией, требует любого мяса! Главное, чтобы оно было сырым, и свежим! Именно поэтому о бегунах ходят легенды, одна страшнее другой…. И именно поэтому мой сын живет в «восьмерке», а не со мной…
Нож врезается в шею Виктора, разрезая артерии. Фонтан крови бьет верх, и бардовые потеки тут же начинают расплываться на белом снегу. Еще слыша предсмертный хрип человека, я прижимаю его руки к земле, чтобы он, в конвульсиях, не закрыл ими разрезанное горло, и прикладываюсь губами к красному фонтану. Издалека, словно из другого мира, я слышу полный ужаса и отвращения вопль Бомбодела, которому в свете фар отчетливо видно, что я делаю. Ну и пусть! Всего несколько минут назад этот парень мечтал оказаться бегуном, как и я, воспринимая эту генетическую аномалию, как спасение от радиации. Как возможность выживать в этом черном мире. Пусть знает!
Иногда, возвращаясь на завод, мы слишком сильно поражены гамма-излучением. Нам нужно восстановиться, но мясо, даже самое жесткое — волчье, или медвежье, всегда было дефицитом как в бункерах, так и у нас. И тогда мы вновь уходим за пределы внешних постов. Уходим на охоту, чтобы добыть себе свежего мяса, или, как это называем мы, клеточного материала. Иногда им становятся животные, иногда, гораздо реже, люди… Но мы никогда не едим своих! Иногда, когда я думаю о нас, бегунах, о нашем способе выживания в Черном Безмолвии, мне приходят на ум слова Пятницы из «Робинзона Крузо» Дефо… Пятница зовет Робинзона с собой, на свой остров, в мир дикарей и каннибалов, говоря, что ему там не причинят вреда. Робинзон сомневается, и тогда, желая оправдать каннибализм своих сородичей, Пятница на своем ломаном английском говорит: «Наши люди едят только… война». Только врагов, побежденных в бою.
Не проходит и минуты, как фонтан затихает. Я втягиваю последние капли, которые могу высосать из страшной раны, и отрываюсь, наконец, от поверженного противника. Звучит до жути шаблонно — какой он, к черту, противник? Так, мелкое ничтожество.
Бомбодел рывком трогается с места, видимо не в силах больше видеть меня, высасывающую кровь человека, словно обычный кетчуп из горлышка бутылки. Пусть едет, я прикрою его. Сейчас, насытившись, я чувствую, что смогу справиться хоть с ротой вооруженных людей. Рев снегоходов приближается — ничего, пусть подойдут поближе. Мне это на руку.
Я вновь опускаюсь на колени возле тела Виктора, и, вспоров ножом его живот, запускаю обе руки в зияющий, словно расщелина, разрез. Мне нужна печень…
Отчетливо помню, как мне первый раз пришлось отведать человечины… Это было в первый год войны, и ни бункеров, ни завода, тогда еще не было и в помине. Люди выживали небольшими стаями, делая набеги в поисках съестного друг на друга, и на уцелевшие магазины, которые еще не успело занести черным снегом. К тому моменту я уже знала, что представляю из себя, хотя слова «бегун» в ту пору еще никто не произносил. В бегунах не было нужды, поскольку еще не требовались курьеры, способные добраться по Черному Безмолвию куда угодно, не рассыпавшись в прах под действием радиации.
Коле было тогда всего шесть лет. Мы жили вдвоем, передвигаясь в грузовике, который я самолично обила свинцовыми пластинами, и я, время от времени, делала вылазки за едой. Чаще всего — на охоту, в то время вокруг в изобилии водилась дичающая и быстро мутирующая живность, вроде уцелевших в первые, самые страшные атаки, коз, свиней, и прочей домашней скотины.
В тот день мне суждено было превратиться из охотника в дичь, ибо меня гнали пятеро крепких парней на снегоходах, как волки гонят лесного оленя. С воплями и радостным улюлюканьем, они мчались за мной по лесу, паля из всех стволов, совершенно не заботясь об экономии горючего, или патронов. Должно быть, эта банда жила разбоем, убивая всех, кто попадался им на пути. Прообраз будущей касты мародеров — черных душ Черного Безмолвия, для которых нет ничего святого, зато есть одна цель — выжить любой ценой.
