— Зато твой хозяин, — заметила Эмма, — больше похож на капсюльный состав.
— Не суди поспешно. Когда мы окажемся на болотах, уверен, всем станет очевидно, что прозвище Айсман мой хозяин заработал вполне заслуженно.
— Послушай… Айсман… ты меня нарочно злишь, да?
— С чего ты взяла?
— У тебя глаза не совпадают по тональности со словами.
— Чего-о? И потом, — Сергей кивком указал на слабо трепыхающийся сквозь закопчённое стекло лампы огонёк, — ты хочешь сказать, что при таком вот освещении различаешь у меня в глазах какие-то там тональности? Сам-то я у тебя даже белки от зрачков с трудом отличаю.
— А я и не вижу. Чувствую.
— Это как?
— Как женщина. — Анна расправила плечи, потянулась… и плавным движением откинулась назад.
Лично я, правда, не счёл бы, что получившаяся в итоге поза — с упором основанием шеи в стену — выглядит удобной, но… судя по тому, как напрягся Шемяка, что-то в ней было.
— Любая женщина чувствует, какими глазами смотрит на неё мужчина.
Сергей встал.
— Может быть, — подойдя вплотную к топчану, хрипло прошептал он, — женщина так же чувствует, что мужчина собирается с ней сделать?
— Я чувствую, — шепнула мне чёрная винтовка, — меня сейчас поставят куда-нибудь в угол… или даже отшвырнут в сторону в порыве страсти.
Звук, изданный мною в ответ, был — по крайней мере, по моим представлениям, — весьма удачным аналогом человеческого хихиканья. Гнусного.
Айсман
Он смотрел на раскинувшуюся — это определение казалось Шемяке наиболее уместным — девушку сверху вниз и удивлялся. Себе.
Анна и впрямь была не просто симпатичной девчонкой, а чертовски соблазнительной женщиной. Такой… такой у него в жизни ещё не было — и очень может быть так, что и не будет.
И тем удивительнее было то, что сейчас, глядя на неё, Сергей испытывал лишь одно желание. Холодное, яростное… взять паршивку за горло и пару раз хорошенько приложить к стенке!
— Неужели я так похож на идиота? — с горечью произнёс он.
В первый миг она не поняла. Затем томно полузакрытые глаза широко распахнулись, ленивая расслабленность вдруг проступила сталью натянутых струн…
— О чём ты?
Вопрос прозвучал запоздало и нелепо — как реплика задержавшего за кулисами актёра.
— Видишь ли, Аннушка, — имя он буквально выплюнул, словно давно испорченную конфету, — может, у вас на Востоке бабе и достаточно раздвинуть перед мужиком ноги, чтобы тот враз отключил всю соображалку. Но здешние, а особенно те, кто ползает по болотам и скелетам, давно уже превратились в законченных параноиков. Которые при виде любого неожиданного подарка тётки Фортуны начинают чесать в затылке и прикидывать — а нет ли тута какого подвоха?
— Парень я, конечно, видный, — с усмешкой продолжил Айсман. — На заглядение. Однако ж мысль о том, что при виде меня одна смазливая, но очень расчётливая су… ма-де-муазеля воспылает любовью невероятной силы, — это слишком даже для моего чрезмерного самомнения.
— И какого же, по-твоему, хрена я сюда припёрлась?!
— Ну, это про-осто, — сказал Сергей. — Ты пришла за дополнительным поводком.
Он едва успел отшагнуть назад. Анна вскочила с топчана, словно подброшенная мощной пружиной. Вот сейчас она была именно красива — не искажённая злобной гримаской обезьянья мордочка, как, например, у Машки, а хорошая такая ярость. «Можно даже сказать — благородная», — подумал Шемяка, одновременно прикидывая, куда будет направлен первый удар и как от него лучше уклоняться в не столь уж просторной комнатушке. По всему выходило, что сначала в ход пойдёт колено, следом — прикладом снизу в челюсть… впрочем, нет, приклад её чёрной игрушки для подобных забав малопригоден…
— Дур-рак! — выдохнула Анна. И выскочила из комнаты, напоследок громыхнув дверью так, что вздрогнули стены. Айсман устало опустился на стул.
— По-моему, это были ругательства, — сообщил он Сашке. — Ну, эти её последние слова. Что-нибудь насчёт мужского бессилия.
Автомат молчал.
— Тут она, конечно, не права, — вздохнул Сергей. — Так не права, что аж сидеть больно.
— Скажешь, надо было её валить и не маяться? — продолжил он. — В смысле, валиться на неё. Быть может. Но вот ведь как хитро получилось — пока она из себя шлюшку-потаскушку строила, никакого желания-то и не было. Хотя… её это навряд ли бы остановило.
Шемяка вздохнул ещё раз и тоскливо уставился на дверь.
— Аи, да ну его всё к чёрту! — решительно произнёс он тремя минутами позже. — Пойду, схожу до базара. Даже если «Цирк» уже закрылся, то кабаки окрестные уж точно всю ночь напролёт двери нараспашку держат.
Гость Храма
— Вот и пришли. — Храмовник крутанул вокруг ладони связку ключей, и Швейцарец в очередной — третий за минуту раз — представил, как легко и просто было бы стереть с лица земли этого… нет, эту — эту мерзопакостную тварь с масленой улыбочкой и толстыми, словно сардельки, пальцами. «Ты ведь даже порошинки не стоишь — просто встать сбоку от тебя, аккуратно так покачнуть, и вся гниль, которая заполняет твой череп, окажется разбрызганной по стене». Легко и просто, даже халат не запачкается, зачем зря портить хорошую вещь, её ведь потом отстирывать придётся.
Чёрт, но как же здесь душно! Рвануть бы ворот, чтобы пуговицы градом по полу!
Швейцарец медленно поднял руку… расстегнул верхнюю пуговицу и улыбнулся.
— Жарко тут у вас.
— Это всё девочки, — хихикнул ключник. — Горячие они, как на подбор. Опять же — одежды им лишние ни к чему, вот и проявляем заботу, чтоб не застудились ненароком.
— Понимаю.
— Выбирать можешь почти любую, — храмовник подмигнул Швейцарцу. — Иерархи уже на сегодняшнюю ночь себе отобрали, а перед остальными допущенными у тебя, хи-хи, преимущество.
А ведь эта гнида — кастрат, понял вдруг Швейцарец. Просто недавний, вот его и не успело ещё разнести до бочкообразного состояния. Странно, что я сразу не сообразил, едва только услышал этот писклявый голосочек. Конечно… ну кого ещё могли назначить на должность евнуха кроме евнуха?
— «Почти» — это звучит интригующе, — произнёс он вслух. — Чем, если не секрет, оно вызвано? Если, как ты говоришь, у меня преимущество перед остальными… соискателями…
— Остальными, ага, — дойдя до первой справа двери, ключник развернулся, но Швейцарец словно бы ненароком загородил собой замочную скважину.
— Просто у куколки, которую иерарх Бур последний месяц, хи-хи, пользовал, сегодня как раз эти… женские дела приключились. А Бур, он по нашей части требовательный и, хи-хи, изобретательный — с богатой фантазией человек. Больше месяца мало кто у него выдерживает. Прежде, — ключник покосился в сторону лестницы и, перейдя на полушёпот, продолжил: — Прежде, когда он ещё в иерархию не продвинулся, его даже взгрели пару раз за порчу имущества. И то сказать — берёт молодую, здоровую девку, и через семь-восемь недель её, понимаешь, закапывать — чистый же убыток для Храма выходит.
