— Абсолютно никакого.
— И ты всё равно собираешься…
— Я, — перебил её Швейцарец, — намерен сделать лишь то, о чём они просят. Сами.
— А знаешь, — неожиданно сказала она, — мне тебя жаль. Ты ведь… убогий… нет, даже не так — просто слабак!
— Шутку оценил.
— Я не шучу. Ты сломался, Охотник, там, на поляне. Ты себя там потерял, вернее, похоронил. Осталась только ходячая приставка к оружию, но не человек.
— Не-ет, — протянул он. — Строго наоборот. Я наконец починился. Там, на поляне, я потерял свою слабость, единственное уязвимое место. Сейчас мне не за кого бояться — и я ничего не боюсь.
— Там, на поляне… — эхом отозвалась Анна. — Те, кто там остался… были куда лучше нас.
— Да. Так всегда и бывает. Лучшие погибают, а остаются… вроде нас.
— А ты — просто трус. Ну признайся, ты ведь боишься, ты попытался быть человеком, но сломался после первого же удара! И снова спрятался в раковину из воронёной стали!
— Неужели ты в самом деле думаешь, — спросил Швейцарец, — что я чего-то боюсь?
Она не ответила, да этого и не требовалось — этой ночью небеса словно решили выдать обитателям земной тверди месячную норму северного сияния, и Швейцарец мог без труда видеть, как лежащая рядом с ним женщина торжествующе улыбается.
«Интересно, — подумал он, — а сам-то я знаю ответ на вопрос — ради чего? Да, у меня есть целых два варианта ответа. Первый, наиболее логичный, — я свихнулся. Второй, дурацкий, — я готов помочь уничтожить полторы тысячи людей только потому, что меня об этом попросили… попросила. В самом деле, почему бы не выполнить просьбу маленькой девочки? Тем более что нам вроде бы всё равно по пути, а обходить — непонятно как, но явно дольше».
Сашка
Этот человек не любил ненужные расчёты — я понял это, когда на вопрос командира «солнышек»: «Сколько человек ему нужно выделить на перетаскивание пушки?» — Чёрный Охотник посмотрел на него… секунд десять… и, дождавшись, пока бедолага Игорь осознает всю глубину своего невежества, спокойно произнёс: «Столько, сколько нужно!».
В результате Игорь выделил раза в два больше, чем, по-моему, требовалось реально. Скорость буксировки лишние почти не добавляли, а вот пара дополнительных часов на стрельбище… впрочем, Швейцарцу, похоже, было на это плевать. Он вообще не верил, что мои собратья-автоматы способны хоть куда-то попасть, и всерьёз уделял внимание лишь пулемётчикам. За три дня те сожгли по нескольку тысяч патронов на ствол, в ответ же на длинную тираду взбешённого подобным транжирством Толи-Главного-По-Складу, с истинно хомячьим упорством копившего эти запасы, последовала лишь одна короткая фраза: «Время разбрасывать камни!».
По-моему, Анатолий эту фразу так и не понял, а объяснить ему было некому… кроме, разумеется, самого Швейцарца.
— Приехали!
Эта земля ещё считалась нейтральной — точнее, так считали «солнышки», а какого мнения придерживались по данному вопросу «огоньки», я так и не узнал. Думаю, они всё же числили её своей. Ведь от этой точки до их лагеря было всего восемь километров — семь тысяч метров кабеля полевого телефона плюс расстояние от корректировщика до стены пионерлагеря.
— Мы готовы, — Николай Сельгин, старший в расчёте «МТ-12»
[20]
, едва не подпрыгивал от возбуждения. Ещё бы — как-никак ему сейчас предстояло стрелять из любимой пушки третий раз в жизни. И впервые — перенести войну на территорию противника, как назвал это Швейцарец. До сегодняшнего дня такое удавалось лишь разведчикам, таким как Белоснежка, а это не в счёт… забавы на ножиках, мелочь в сравнении с почти семнадцатью кило осколочно-фугасного.
— Как связь?
— Готовы.
Удивительно, но патрули «огоньков» до сих пор не заметили телефонный провод, хотя нас уверяли, что и проскользнуть-то мимо них почти невозможно. Однако пока было тихо, а если б провод нашли… и пошли по нему… и вместо привычных нескольких разведчиков напоролись на засаду из двадцати человек — шуму было бы много.
— Заряжай!
— Командир, а можно, можно я первая стрельну? Ну пожалуйста, товарищ командир, дайте, я первая по ним стрельну! Пожалуйста-а-а-а…
— Как тебя зовут? — неожиданно спросила Анна.
— Наташа. Тёть Аня, ну вы скажите ему, пусть я первая стрельну.
Она была ровесницей Белоснежки. Красный бант в косичках, и он же крестом нашит на полотняной сумке — девочка упоённо играла роль санитарки при орудийном расчёте.
Сельгин растерянно оглянулся на Швейцарца — тот равнодушно пожал плечами.
— Ну хорошо… давай.
Судя по рассказам и чертежам «солнышек», лагерь их противников был примерно в два раза больше их собственного. Лично для меня мысль о промахе по мишени два на три километра звучала сильно, однако у пушек свои представления о меткости — только пятый снаряд разорвался среди домиков лагеря. Швейцарец, впрочем, казался вполне довольным.
— В пределах ожидаемого, — сообщил он стоящему рядом Игорю. — А что рассеивание большое — так мы и не ставили себе цель снайперским попаданием уничтожить их главный сортир, а для беспокоящего огня подобная непредсказуемость даже в плюс.
Кислый вид командира «солнышек» навёл меня на мысль, что как раз он-то, начитавшись в библиотечке книжек о доблестных пушкарях, мечтал о снайперском попадании — и этим подобным явно был не сортир «огоньков», а цель рангом повыше.
— Может, стоило подтащить больше снарядов?
— Нет, — отрезал Швейцарец. — Десять минут обстрела, шесть снарядов в минуту. Потом отступаем. Всё должно идти точно по плану.
Анна
— Три танка, — к удивлению Анны, голос Швейцарца звучал ничуть не громче обычного. Скорее даже наоборот, её напарник выглядел едва ли не… сонным? — Ты сказал, что у них есть только один, а их — три!
— Но мы так и думали! — стонуще произнёс Игорь. — И пленные всегда только про один говорили! Я…
— Ладно, заткнись! — почти ласково предложил Швейцарец.
— И что теперь будет? — тихо спросила Анна.
— Теперь, — ещё тише отозвался он. — Я буду думать.
«Думай быстрее!» — ужасно захотелось крикнуть ей, однако немногие оставшиеся пока не захлёстнутыми панической волной островки в мозгу всё же подсказали Анне, что подобный вопль — не самый лучший способ подхлестнуть Швейцарца.
Взамен она, резко крутанувшись и отойдя на два шага, коротко, но, что называется, с чувством выматерилась.
— Он придумает.
