— Даже не думай, — гоблин, похоже, перехватил мой взгляд, — этим ты ему и шишки толковой не оставишь.
— А тобой?
— Моя сильная, — гобл схватил мою тарелку, одним движением вылил в пасть остатки супа, громко рыгнул и закончил, — но мягкая.
Для наглядности он ткнул себя в пузо — кулак погрузился едва не по запястье.
— Тебе пора садиться на диету, — мрачно сказал я.
— Диету? — удивленно переспросил Толстяк. — Странная кличка для лошади, хотя если ты решил сделать мне подарок, я буду безмерно рад…
— …заткнуться и дать мне подумать!
«Суп был вкусный, суп был вкусный, суп был вкусный…» Я твердил про себя эту фразу, словно адепт-недоучка. Он был вкусный, орк меня сожри без соли, а из чего клятый коротышка его сварил — дело десятое. Французы вон, говорят, вообще жаб лопают почем зря, а уж орки с гоблинами…
Я припомнил утренние разглагольствования Толстяка, и мне неожиданно стало легче. Не в смысле «совсем перестало тошнить», но желудок осознал, что мыши — далеко не самый худший мясной продукт из числа употребляемых в Запретных Землях.
Впрочем, желание убраться куда-нибудь подальше от Хавчика с его стряпней при этом только увеличилось. Конечно, меню салуна «Мои седельные сумки» состоит всего из двух блюд: «бобы с беконом» и «бекон с бобами», но зато про эту простую честную жратву не узнаешь всяких неожиданных новостей.
— Толстяк, где тут можно лошадь купить?
— Тут? — гоблин с очень удивленным видом огляделся по сторонам, вздохнул и с очень опечаленным видом сообщил: — Нигде. Мак не торгует лошадьми.
Я скрипнул зубами. В принципе ответ был как раз тем, которого и следовало ждать от гоблина… НО НЕ ОТ ЭТОГО КОНКРЕТНОГО ГОБЛИНА!
— Толстяк… — хоть у меня и не было таких шикарных клыков, я постарался, чтобы улыбка выглядела очень… плотоядно, — говоря «тут», я имел в виду не салун мистера Хавчика, но нечто большее, так сказать, более общее. А именно — ВЕСЬ ПОГРЕБАЛЬНЕЦ!
— Ну так бы сразу и сказал, — ничуть не смутившись, хмыкнул гобл. — Орать-то зачем?
Вздохнув, я посмотрел на потолок. Доски, как и следовало ждать, были непрозрачные, но не будь их и сто против одного, я бы разглядел сияющий нимб, а под ним — гнусно ухмыляющуюся физиономию того крылатого негодяя, что авансом ниспослал за грехи мою рассевшуюся рядом зеленошкурую скотину. Ну ничего… вот избавлюсь от клятого гобла и буду сквернословить, пить, играть в карты и развратничать лет пять напролет… глядишь, к шестому году и сравняю счет.
— Ну-у-у?
— Ы?
— Где в этом м-м-м… милом городе можно купить лошадь?
— Сложный вопрос, — вздохнул Толстяк. — Надо подумать.
— Подумай, — благостно изрек я. — Хорошо подумай. А я подожду. И суп тоже подождет, верно, Мак?
— Эй, какого еще…
— Он платит, — выбравшийся из недр кухни Хавчик аккуратно водрузил дымящуюся миску на край стойки, — он и решает, чего и когда ты будешь жрать.
Гобл совершенно человеческим жестом взялся за подбородок, раздул ноздри, наморщил шкуру на лбу и принялся злобно таращиться на меня, бормоча при этом что-то ну очень похожее на проклятье. Шаман, однако, из него был никудышный — любоваться потолком, насвистывая при этом «Диксиленд», его проклятье мне ничуть не мешало. Разве что фальшивил я чуть больше обычного.
— На конюшне.
— Чего-чего?
— Коняку можно купить у Майка Рэдхока, что держит конюшню в конце улицы, — выдавил гоблин. — С желтой крышей, там еще вывеска…
— Можешь обойтись без подробностей. Просто подними свой зад и отведи меня туда. Сейчас же.
— Эй-парень, а мой суп?
— Он все равно еще горячий, — заметил я, вставая и берясь за шляпу. — А улица короткая. Так что ты обернешься быстро, Толстяк… если, конечно, не окажется, что ты мне соврал.
Идея взять гоблина с собой была хороша, даже, можно сказать, великолепна. Я допустил только лишь единственную промашку, первым подойдя к выходу из салуна. Распахнул дверь, замер на миг — после царившего внутри салуна полумрака солнечный свет казался почти нестерпимым. Я едва смог различить рельефно-черный контур дома напротив — ломаную уступчатость крыши, вытянутый прямоугольник трубы и второй, более короткий, чуть правее. А в следующее мгновение в мой зад с маху впечаталось копыто бешеного мустанга и я гордой птицей кондором — в смысле, раскинув руки-крылья и хрипло крича — воспарил над крыльцом, пролетел добрых шесть футов и приземлился, точнее, приводнился точно посредине лужи.
— Твою мать!
Это было… все. Нет, не так — ВСЕ! Запах, как оказалось, не передавал и десятой доли вкуса этой… тоже жидкости. Полный рот, а хватило бы одной капли — последней. Сейчас прольется чья-то кровь…
Кое-как проморгавшись, я рывком выдернул из жижи верхнюю половину туловища, поднял револьвер, навел его на дверь салуна — и почувствовал, как сердце со свистом проваливается куда-то в подметки.
Потому что на двери, примерно в четырех футах от пола, весело скалилась каймой щепок здоровенная дыра от пули.
КОГДА Я ОТКРЫВАЛ ДВЕРЬ, ЭТОЙ ДЫРЫ ТАМ ЕЩЕ НЕ БЫЛО!
Пока мозг, пыхтя от натуги, пытался осознать этот факт, инстинкты повели себя куда разумней, заставив тело кувыркнуться набок. Мигом позже рядом со мной взметнулся небольшой грязевый гейзер.
— Мать-мать-мать…
Теперь я хотя бы увидел стрелка — почти черный силуэт на границе крыши и ослепительно-белого сияния небес. Присев на колено, тот заталкивал в ружье очередной патрон. Успеть выбраться из лужи не выйдет никак, понял я и, вытянув руку, принялся жать на спуск. Бах-бах-бах-бах!
Нас разделяло не так уж много — дома, из старого папулиного «ремингтона» я и на вдвое большей дистанции укладывал в жестянку из-под кофе пять пуль из шести. Но банка кофе не занимала выгодной позиции на фоне солнца и уж тем более не собиралась палить в ответ — вдобавок, ствол револьвера выделывал такие восьмерки, что и попадание в дом сошло за изрядное достижение.
Ружье упало почти беззвучно, взметнув небольшое облако белой пыли. Следом, золотисто блеснув, шлепнулся цилиндрик патрона. Стрелок, хватаясь за правое плечо, встал с колена… качнулся… потащил из кобуры револьвер… снова покачнулся и, уже падая боком вперед, выстрелил — вдоль улицы.
— С-сучье…
Упал он плохо — даже я в своей луже услышал отчетливый хруст костей. Но упрямства ему, видно, было не занимать — хрипя, он приподнялся… и приподнял револьвер.
Времени выдираться из лужи у меня не оставалось. Вместо этого я встал на колени, держа «максим» обеими руками, взвел курок и выпустил последнюю пятую пулю, целясь чуть ниже встречной рыжей вспышки.
Мгновением позже меня резко дернули за правый бок. Покосившись вниз, я увидел дыру в плаще. Мой же выстрел заставил стрелка откинуться назад — и больше он уже не шевелился.
