Ладно. Выбрали мы, в смысле, девушки наши, бочонок средней нетранспортабельности, ну а мы с Колькой его на раз-два взяли и потащили. Тяжелый, зараза, оказался, хоть и небольшой с виду. Пока его волокди, я раз пятнадцать пожалел, что в этом подвале на «Аризоне» не развернуться. Три четверти тонны — и кайне проблем. Не то что у меня — грузоподъемность в одну человеческую, то бишь солдатскую, силу. А Кольке и того тяжелее — он еще и дорогу объяснял.
По дороге, кстати, наткнулись на пятерку бородатых коротышек… ростом метр с хвостиком, плотные, даже, я бы сказал, кряжистые, что твои пеньки. Все в кольчугах, у двоих топоры с них самих размером.
Я на них уставился — а рыжая меня сзади толкает.
— Малахов, ты что стал? Гномов не видел?
Гномы, значит. Ну-ну. Кто следующий? Дюймовочка? Или сразу трехдюймовочка?
Кое-как дотащили. Уронили бочонок рядом со столом, плюхнулись, я ворот рванул, чувствую — гимнастерка на спине к телу прилипает. Надо же, думаю, всего ничего волокли, а взмок, словно после марш-броска хорошего.
Колька, кстати, не лучше выглядит. Тоже весь в потеках, хоть выжимай, не снимая. Плюс на спине пятно здоровое, уж не знаю от чего.
Зато девушки бодрые, веселые. Елика гобелены на стенах изучает, Кара мигом четыре кружки раздобыла — хорошие такие кружки, по пол-литра каждая — и принялась их платочком протирать.
Зальчик, кстати, и в самом деле ничего, уютный. Можно даже сказать… эта… располагающая. К душевному времяпрепровождению. Печь типа «камин», рядом специальная вешалка для… этих самых. Я хоть и рассказ товарища Зощенко читал, но как «кочерга» во множественном числе будет, так и не понял. Стены гобеленами завешаны, на полу шкуры, медвежья у камина, а у стола, судя по голове, волчья, только я бы на этого волчару меньше чем с «ручником» идти не рискнул. А еще лучше — в танке. Ну и, само собой, стол, скамейки, все дерево, уж двести лет как потемневшее — я такое как-то в трофейном журнале видел. Фото баварской пивной, где бесноватый фюрер карьеру свою начинал — речуги толкал, в перерыве между пивом и сосисками. Подумать только — подавился бы тогда сосиской или какой-нибудь бюргер, пива перебравший, за скамью схватился… а скамьи, что там, что здесь, такие, что можно одним махом отделение Адольфов положить — и еще на двух Геббельсов останется.
В общем, очень симпатичный зальчик, и девушки с ним тоже хорошо сочетаются, разве что малость экзотично. А вот мы с Рязанью из общего гармонического ряда явно выпадаем — как по содержанию, так и внешне.
Посмотрел я еще раз на Колькино пятно… умные слова припомнил.
— Уважаемые дамы, — говорю, — вопрос у меня к вам. Если я сейчас до пояса разденусь, никого из присутствующих этим не шокирую?
— Не знаю, как Лен, — рассеяно так отзывается Елика, не отрываясь от гобелена, — она у нас девушка юная, а меня ты не шокируешь, даже если разденешься весь.
— Ну, — говорю, — настолько-то я и еще не одичал.
— Неужели? — а вот это уже рыжая. Посмотрел я на нее… ничего не сказал, вздохнул только и гимнастерку через голову потащил. Снял, глянул — вроде никуда не вляпался, кроме потеков ничего не наблюдается. Что ж, думаю, и на том спасибо. Здесь-то «Студебеккера» под окнами нет.
Положил гимнастерку рядом на скамью, глаза поднял — а девчонки-то обе, даром что такое равнодушие изображали, так на меня уставились, будто я не я, а картина какая, редкостной художественной ценности. Мне прямо неловко стало от такого внимания. Главное — абсолютно непонятно с чего. Я ведь даже наколками не баловался, хотя у нас многие делали. Не хотел, и все. Оно, конечно, может, когда и полезно бывает… при опознании, например. Только ведь заранее не угадаешь, какая именно часть от тебя после попадания сохранится, а все руки-ноги под хохлому расписывать — это уже будет не разведчик, а беглый экспонат этнографического музея.
— А что это, — спрашиваю, — вы на меня так смотрите? Поэму Лермонтова на мне вроде бы никто не писал.
Главное, смотрят так… если у Елики в глазах еще какой-то женский интерес мелькает, то у Кары взгляд… восхищенно-жалостливый.
Тут еще Рязань от созерцания бочки своей отвлекся, и на меня свои ясны очи навел.
— Да уж, паря, — говорит, — видно, потрепала тебя жизнь. И погрызла.
Я вниз гляжу — ничего не понимаю. Вроде пузо, как пузо, через ремень пока не свисает, грудь тоже вполне человеческого вида. Не такая, конечно, покрышка, как у Олефа, да и Арчет, пожалуй, тоже меня по этому показателю запросто перекроет. У меня-то больше жилы…
А рыжая осторожно так руку протянула и самыми кончиками пальцев плеча касается.
— Бедный, — шепчет, — где ж это тебя так?
Тут только до меня дошло.
— Ах, это, — улыбаюсь. — Не бери в голову. Оно только выглядит страшно, а на самом деле — ерунда, царапины.
Это в меня один олух три месяца назад итальянской гранатой запулил. А у нее осколочное действие совершенно никакое, метр-два от силы. Ну, посекло слегка. Гимнастерка, конечно, уже восстановлению не подлежала, а в остальном — все хорошо, прекрасная маркиза. Эти итальянские наступательные — системы «ОТО» или Бреда — такой, по совести говоря, хлам… у них даже запал не с замедлителем, как наш «УЗРГ», а ударного действия. То есть в снег, в грязь — не срабатывает сплошь и рядом.
— У нас, — Елика аж сглотнула, — редко доводится видеть подобное.
Странно.
— Постой-постой, — говорю. — Может, я чего не понимаю, но, по-моему, у вас наоборот, всякие там бретеры и прочие рубаки должны шрамами щеголять? Они же друг друга такими железяками пластают, что после хорошего боя шрам на шраме должен быть?
Девушки недоуменно так переглянулись… потом Кара вдруг в кулачок прыснула.
— Прости, — выдавливает. — Я совсем забыла, что у вас нет магов-целителей.
— А… — начал я было, и сразу же пасть захлопнул. Вспомнилось, как меня Иллирий пользовал. Точно ведь — рубец снял на «ура», словно и не было там ничего. А с мелочью этой он, наверное, просто возиться не захотел, да и верно — вреда от нее никакого, даже для внешности — чай, не на роже.
— Таким количеством шрамов, — добавляет Елика, — у нас может похвастаться только очень неумелый боец… который постыдился обращаться к целителю.
— Спасибо, — вздыхаю, — за комплимент. Утешила.
— Сергей… я ведь совсем не…
Тут Колька как грохнул по бочке — и сразу в воздухе чем-то повеяло. Ароматным таким.
— Готово, — заявляет Рязань. — Давайте кружки.
Начал он зачерпывать. Я свою кружку пустую забрал, ладонью прикрыл.
— Слышь, — тихонько ему говорю, — мне полкружки, не больше. А то ведь вот-вот к комбригу… если учует или блеск какой в глазах увидит, будет мне такой, как ты говорил, скипидар. С патефонными.
— Малахов, — Елика забавно так личико сморщила. — Не забивай голову.
