Интересно, чему он так радовался? Найденной на лестнице бриллиантовой пуговице? Или задорной улыбке девчонки-горничной?
Коридор впереди вспыхивает. Магическое пламя жадно слизывает легкие занавесочки вдоль стены… инфор при этом показывает какую-то чушь – словно в огне пляшут несколько сот странных, похожих на ящериц крич… с температурой тела большей, чем у окружающего их пламени. Бред полнейший – но на всякий случай я выпускаю по этим огненным привидениям длинную очередь, которая, впрочем, не производит на них никакого впечатления.
– Сюды давай! – орет десятник, налегая плечом на дверь справа. – Навались! На раз-два…
Дверь падает вместе с десятником, и, прежде чем он успевает подняться, по нему успевают прогреметь сапогами минимум четверо.
На обходной путь уходит три гранаты, но дело того стоит – когда мы вываливаемся из дверей последней комнаты, то оказываемся как раз за спинами четверки защитников импровизированной баррикады из мебели и нескольких скульптур.
Только один из них успевает обернуться, прежде чем слитный треск винтовок наполняет воздух белыми росчерками, утыкающимися в спины. Золотые вьющиеся волосы, надменно-растерянный взгляд голубых миндалевидных глаз… эльф начинает поднимать короткий резной жезл, и в этот момент на нем скрещиваются сразу три трассы.
– Вперед!
Следующий коридор шире – и людей в нем больше. Семеро на удивление спокойно глядящих, как в их сторону начинают тянуться белые нити – и как эти нити гаснут, уткнувшись в невидимую преграду.
– Три тысячи дохлых демонов, – выдыхает десятник. – Барьер!
– Ч-ч-чт-т-то-о…
Прежде чем мой чип успевает справиться с голосовыми связками, один из наемников стреляет по Барьеру стенобойной гранатой. Мне, десятнику и еще троим при этом сравнительно везет – мы успеваем отступить за угол. Остальные кубарем катятся под стену.
– Барьер Ыыха, – десятник смачно сплевывает на сверкающий паркет. – От стрел всяческих… и всего другого тожить.
– П-п-пройти через него можно?
– Тока если телом продавиться. Дык, лер капитан…
Но я уже за углом. Шаг, второй, третий… где-то здесь гасли белые нити… ну да, вот ровная цепочка шариков, вдавленная взрывом в паркетины. Попробуем…
Ощущение такое, будто я пытаюсь продавиться сквозь пластилиновый брикет. Чертовски вязкая и упругая, но все же поддающаяся невидимая стена.
Семерка впереди глядит на мои попытки на удивление спокойно. Только когда моя голова внезапно проваливается вперед, в глазах ближайшего – высокого мужчины в синей мантии, с белыми, словно снег, волосами – вспыхивает изумление, и он делает шаг вперед. Слишком поздно – правая рука уже прошла сквозь преграду, и черный цилиндр ускорителя уже начал подниматься… вспышка, и в руке у беловолосого возникает длинный посох, наконечник которого, украшенный перламутровым шариком, с немыслимой скоростью обрушивается вниз. Боль в запястье и жалобный «бзинь», когда выбитая кинетичка ударяется об пол в точном соответствии с законом бутерброда – хрупкой оптикой.
Вторую винтовку я бросаю сам – она так и остается висеть в Барьере. Зато успеваю уйти от удара – и теперь к удивлению в глазах беловолосого примешивается растерянность. Мантия у него вдруг становится черной, и, похоже, для оставшейся шестерки гарнаркцев это превращение оказывается куда большей неожиданностью, чем для меня.
– Эйш дынне… Черный!
Следующий удар посоха заставляет паркетины взорваться фонтаном щепок – но успешный уход отзывается ноющей болью по всему телу. Предельный режим, и надолго меня не хватит!
Белоголовый отступает назад. Посох в его руках с шипением чертит туманные круги, словно невесомая тросточка.
– Землянин?
– Землянин, землянин, – бормочу я, тоскливо косясь на повисшую в воздухе винтовку. Руку протянуть… но на самом деле до нее не ближе, чем до «Кобры», болтающейся в ножнах на стене в рубке пепелаца.
Кажется, мне удалось удивить типа в черном еще раз. На миг он даже прекращает раскручивать свою циркулярную пилу, я бросаюсь вперед и с лету, словно муха в паутину, врезаюсь в очередной Барьер. Поправка – как муха в варенье, потому что Барьер стягивает меня со всех сторон.
– Ты зря пришел сюда, землянин, – забавно, но голос белоголового звучит почти сочувствующе. – Эта Игра не для тебя.
Он на миг оставляет посох в левой руке, а правой делает в мою сторону странный жест – указательный и средний палец вместе, словно детское «пиф-паф», когда под рукой нет игрушечного бластера. Интересно, что такой жест означает в Мирах – падай, ты убит?
– Может, – с надеждой предлагаю я, – обсудим эту проблему за чашечкой кофе?
Похоже, достоинства этого напитка неизвестны черному магу. Перламутровый шарик взмывает под потолок и начинает опускаться – точно на мой лоб, о чем сообщает заботливо выстроенная инфором траектория. Опускается он очень медленно – чип все еще «держит» режим предельной компрессии, но все мои судорожные рывки отыгрывают в лучшем случае миллиметр-другой. С тем же успехом можно пытаться вырваться из глыбы терабетона.
Обидно!
Правую ладонь внезапно наполняет холодная тяжесть. Даже не успев толком осознать этот факт, я вскидываю руку – и полоска сверкающей стали легким, почти небрежным касанием смахивает верхнюю треть посоха, словно головку с одуванчика. На лице белоголового начинает проступать изумление… но я уже изгибаюсь в немыслимом, с точки зрения обычной анатомии, выпаде, и «Кобра», вонзившись точно в левый глаз колдуна, на добрый дюйм высовывается из затылка… по крайней мере, именно в этом уверяет меня инфор.
Висевшую в Барьере винтовку мне удается подхватить лишь у самого пола. Барьер исчез в миг смерти поставившего его мага – и над моим плечом уже тянутся первые белые нити.
– Не-е-ет-т-т!
Чип с его параноидальными настройками все еще поддерживает предельный режим, и, чтобы извлечь из себя мало-мальски вразумительную фразу, мне приходится манипулировать опциями «вручную».
– Не стрелять. Взять. Живыми.
К тому моменту, когда мой приказ доходит до всех наемников, из шестерки гарнаркцев на ногах остаются лишь двое.
– Ну, лер капитан, – с искренним восхищением говорит десятник, подходя ко мне, – вы это… прямо Каммель-Молния. Как вы этого черного… раз – и все!
Знал бы ты, чего мне это стоило!
– И клинок у вас, лер капитан, знатный, – продолжает наемник. – Глянуть дозволите?
Я молча протягиваю ему шпагу эфесом вперед, но десятник отрицательно машет головой – забавно, но этот жест и в Мирах означает то же, что и на Земле – и, закинув винтовку за плечо, осторожно подставляет мозолистые ладони под лезвие.
– Эльфова работа, – благоговейно бормочет он. – А ковали его… ковали… – десятник, потешно наклонив голову и высунув язык, глядит вдоль лезвия, – ковал его незнамо кто. Первый раз вижу, чтобы на таком знатном клинке клейма мастера не стояло. Не каждый, ох не каждый Мир таким клинком похвалиться может, даже одним-разъединственным. Они ж все, почитай, именные.
