Отворачивая голову от ужасного запаха и осторожно, чтобы не задеть еще одну крысу, я пальцами обыскал труп. Ничего не нашел. Потом проверил солому, и тут мне повезло – обнаружилась глиняная чашка с чем-то вонючим, вероятно с закисшей едой. Чашку я разбил и попробовал перерезать веревку осколком.
К сожалению, осколки плохо обожженной глины не могут справиться с тугими волокнами, а путы были сделана из неразрыв-травы – есть у нас такая, самые крепкие веревки получаются из нее. Тер до тех пор, пока от осколков чашки не образовались только глиняные влажные комочки, а руки так и остались связанными.
Хорошо, что рядом стекала по стене вода.
Скоро захотелось есть, в животе неприятно засосало, а потом к горлу подступила тошнота. Вот уж совсем некстати – меня вырвало желчью, после этого я вдруг ослаб, а через какое-то время погрузился в некое подобие забытья. Странное оказалось зрелище, но поучительное. Я видел и себя самого, вспоминал свои поступки, мне было стыдно за каждый из них.
Из увиденного я сделал единственный вывод – жил, как дурак, и так же умру, даже не увидев того, кому понадобилась моя смерть, и не понимая зачем. А в том, что умру, у меня сомнений уже не было – иначе с чего бы привиделось прошлое? Говорят же, перед смертью люди видят всю свою прожитую жизнь.
Сделав такой вывод, я окончательно успокоился. Это всегда помогает – раз все равно умирать, то можно делать то, на что раньше не хватало ума. Например, подняться по лестнице и притаиться. Если сторож вновь вздумает посетить меня, можно, если повезет, столкнуть его вниз. Парень наверняка сломает себе шею. А если не повезет – все равно умирать.
Я потихоньку заполз наверх и прижался к дубовой двери просто для того, чтобы почувствовать хоть какое-нибудь тепло. В этом сыром подвале я уже околел, а мои руки давно потеряли чувствительность.
И тут я услышал голоса.
– Иди приведи узника к господину, – говорил голос незнакомый, хриплый и грубый. – Он его требует немедленно!
– Если ты думаешь, что я дотронусь до него хоть пальцем, то ошибаешься, – отвечал ему тот, кто уже раз открывал дверь в мою темницу. – Я еще не сошел с ума.
– Не понял… – Голос стал грозным. – Ты отказываешься выполнять приказ господина?!
– Отдал-то он его тебе, ты и выполняй, а я туда не пойду.
– А в чем дело?
– Как ты думаешь, на что похожа его одежда, если он там уже часа четыре ползает по грязному полу, да еще умудрился залезть на труп того парня, что притащили месяц назад?
Тут я задумался. А ведь он прав. Пропала моя новая одежда, а только вчера купил…
– И что?
– Да от него воняет хуже, чем от упыря.
– Я не подумал об этом… – Первый голос стал задумчивым. – В таком виде его нельзя даже по коридорам водить, потом не отчистишь, а запах будет стоять не один месяц. Ладно, сообщу господину.
Заскрипела далекая дверь, стало тихо, и я заснул, немного пригревшись. На этот раз мне снились хорошие сны. Почему-то от подслушанного разговора повеяло надеждой – если меня кто-то хочет видеть, то кто его знает, может, еще удастся поесть.
Даже в своем сне я удивился, никогда до этого не рассуждал так разумно, видимо, действительно дорога меня встряхнула так, что даже начал задумываться о том, от чего раньше только отмахивался. Так понемногу и дойду в своих мыслях до смысла жизни – может, что и придумаю, в отличие от множества мудрецов, так и не сумевших ничего добавить к тому, что придумали наши предки.
Сейчас самое время думать, жить-то, похоже, осталось немного.
А на самом деле: есть ли смысл жизни у таких людей, как я? Прожил всего ничего, но за это время накрошил толпу упырей, устроил пару десятков драк, убил десяток бандитов да переспал с парой девиц. И это все?! В этом был весь смысл?
Стоило ли Богу посылать меня в срединный мир?
Не знаю, в какие бы дали меня увели эти мысли, но тут я проснулся. Сначала даже не понял отчего. Просто вздрогнул и насторожился. Переход от сна к бодрствованию оказался настолько быстр, что у меня кожа стала влажной от пота, а сердце застучало так, словно куда-то побежал.
В плотном мраке и жуткой тишине послышались глухие голоса, пробивавшиеся из-за тяжелой двери, – они меня и разбудили.
– Приказано узника доставить к господину, предварительно вымыв и одев соответственно его званию, а также если попросит, то напоить.
Это были хорошие слова, и сказаны они были таким нежным женским голосом, от которого все мое естество, несмотря на его плачевное состояние, отреагировало теплотой внизу живота.
Я сразу отполз в сторону, чтобы меня не сбросили случайно вниз. Прошло примерно полчаса, но никто так и не вошел, и я снова встревожился, подумав – либо неправильно что-то расслышал, либо это было издевательством. Тюремщик, видимо, догадался, что я подслушиваю, и поэтому устроил такое представление. Это была очень обидная мысль, и она меня подкосила. Мне сразу расхотелось жить. На самом деле. Решил умереть. Закрыл глаза, чувствуя, как холодеют ноги и руки, а сердце бьется все медленнее. Ну и пусть! Хватит. Повидал эту вашу жизнь, нет в ней ничего хорошего и смысла тоже никакого…
Я погрузился то ли в беспамятство, то ли в сон, и мне было плохо, болело тело, руки больше не были моими, а принадлежали этому подвалу или мертвому разлагающемуся телу внизу. Ненужными обрубками они лежали рядом и отвратительно пахли – наверняка уже началась гангрена…
В этом полусне-полусмерти мне снова послышались голоса:
– Что вы наделали?! Разве можно так долго руки держать связанными, вы же видите, они посинели, кровь застоялась, теперь они никогда не станут такими, как раньше.
– Отрезать?
– За такие шутки убивают! – Голос снова оказался женским, волнующим, только мне было все равно – теплота внизу живота не проснулась, наверно, и низа-то уже не было. Меня уносила темная волна в море, в глубину, на корм рыбам. – Зовите срочно лекаря и сообщите господину, что этот человек без его вмешательства умрет. Нам нужна его сила.
– Я могу отрезать ему руки, у меня хороший, острый топор, – не унимался шутник. – Все равно они ему ни к чему, хозяин убьет его.
– Тебе не стоит об этом рассуждать.
Мне стало тепло, в нос ударил запах полевых трав, меня покачивала волна, и чьи-то ласковые, осторожные руки поддерживали на воде, не давая утонуть. Плавать самостоятельно я не мог, потому что у меня не было рук, вместо них болтались только окровавленные обрубки… Смерть по-прежнему стояла рядом, она наконец-то пришла за мной в виде милой женщины с нежным добрым голосом, поэтому страшно не было, а только горько и обидно. И это вся моя жизнь?! Скажите, зачем она была?
– Что с ним?
Чьи-то твердые мужские пальцы стали мять мне тело, вызывая острую, пронзительную боль, которую трудно было терпеть. Я застонал, потом еще раз, дальше уже стонал беспрерывно, хрипя и задыхаясь, иногда подвывая от ужаса.
