— Понятно, — ответил я, хоть ничего не понял. Мне по-прежнему было хорошо и не хотелось шевелиться. И спорить не хотелось. Пусть говорит все что хочет. Смотреть на нее одно удовольствие.
Настя встала и наклонилась надо мной, ее обнаженная грудь оказалась всего в нескольких сантиметрах от моих губ, но дотянуться не удавалось, как ни пытался, мое тело по-прежнему мне не подчинялось, даже шея не выпрямлялась.
Она заметила мои бесплодные попытки и звонко рассмеялась:
— Ну не дурачок ли? Уже умирает, а туда же, куда-то тянется. — Она чуть повела головой, и ее мокрые волосы упали мне на лицо, отчего вдруг стало больно, правда, всего мгновение, боль пришла от ног и спины. — Мне тебя сейчас тащить придется. Сам уже никуда не дойдешь. Папа, помоги! Кичи напитала его своим ядом. Смотри, как ему хорошо!
— Иду. — Сергей Сергеевич спустился и озабоченно наклонился надо мной, быстро проверил пульс, сжал в нескольких местах кожу, вглядываясь в мои глаза. — Ты права, дочка, на боль не реагирует. Придется тащить на себе.
— А ты попал?
— Оба раза, да что толку?! Эта тварь регенерирует почти мгновенно. Единственное, чего добился, так только того, что она снова ушла в омут. Хорошо, что от вас отцепилась, утянула свои щупальца, я все боялся тебя зацепить, тогда бы и яма не помогла. Берись за ноги, и понесли.
Они меня тащили, а я улыбался. Мне было приятно прикосновение ее рук, нравилось, что светло и тепло, и меня совсем не смущала нагота. Даже нравилось, как она смотрит на мое тело. Хоть взгляд ее был суров, но все равно что-то в нем пробивалось изнутри, сочувствие, а может, что-то еще…
Они дотащили меня до ямы с лечебной грязью и осторожно положили в нее. Настя осталась со мной, поддерживая голову, чтобы я не захлебнулся, а профессор ушел за одеждой и своим странным оружием.
От нежных рук девушки мне стало грустно и почему-то захотелось плакать.
ГЛАВА 2
Мое тело скоро стало невыносимо гореть, причем огонь шел изнутри. Все мое благодушное настроение тут же улетучилось, зато проснулась злость и раздражение.
Онемевшие губы мешали материться, даже прошептать ничего не мог. Приходилось рассказывать мысленно самому себе, что я такое из себя представляю.
Мог же спросить о речке? Мог! Вчера? Или сегодня? Дождаться, пока все проснутся, и узнать? Мог!! Нет, полез сам. И вот результат — снова в яме с лечебной грязью. Если так пойдет и дальше, то от моего бедного, несчастного тела ничего не останется, все заменится новой кожей, новыми мышцами. Жаль, не добавится нового ума.
Когда мои губы немного ожили, первое, что я пробормотал, было:
— Почему ты назвала меня идиотом? Неужели я совсем не нравлюсь тебе?
— Вообще-то я сказала правду. — Она улыбнулась. — Ты самый большой тупица из всех, кто мне встречался в жизни. Не могла скрывать от тебя эту информация. Да и не хотела. Лучше горькая правда, чем сладкая ложь.
— Так нравлюсь или нет?
— Ожил? — Настя убрала руки с моих плеч, и мне стало еще тоскливее. Внутри по-прежнему горел пожар, который временами перекидывался на верхний слой кожи. — Раз начинаешь задавать глупые вопросы, значит, сможешь сам держаться на плаву, а я тоже залезу в яму с лечебной водой. Когда эту тварь резала под водой, часть ее слизи мне на кожу попала. Если ничего не делать, то кожа начнет сходить слоями, как при ожоге. И больно очень.
— Ты не ответила…
— Ответила, только ты ничего не понял. — Девушка залезла в лужу рядом, и теперь я уже не мог видеть ее, а только слышал. — Ваш мир вообще очень примитивен, как и люди, его населяющие. Так получилось. Вас отбросил назад в развитии ледниковый период, после которого выжила всего пара тысяч особей. Поэтому ты не исключительно глуп, а такой же, как все ваше население…
— Спасибо, — пробормотал я. Хотел, чтобы это прозвучало саркастично, а получилось жалко. — Выходит, совсем не нравлюсь?
— Почему ты так решил? — Она рассмеялась. — Мне, может, нравятся дураки больше умников. Сердцу же не прикажешь. Любовь зла, полюбишь и козла.
— Козел, как понимаю, я?
— Я тебе в любви еще не признавалась, так что пока не принимай на свой счет…
Мне стало еще противнее. Пришел профессор, принес мой камуфляж и платье девушки и сел между нами прямо на землю. Только сейчас заметил, что одет он в нечто вроде пижамы, легкой и свободной, но сделанной явно из того же материала, что и сарафан Насти.
— Мы тут обсуждаем, папа, насколько глуп Григ…
— А… — Сергей Сергеевич коротко усмехнулся. — Ты опять в своем амплуа?
— Это не я, а Григ поднял эту тему.
— Ну, он вообще не может об этом рассуждать, у него нет базы для сравнения, поэтому трудно быть объективным. К тому же ум ему здесь не нужен.
— Это еще почему? — поинтересовался я. — У меня ай-кью выше среднего…
Тело горело, хорошо хоть руки и ноги уже подчинялись, но жжение не ушло, а значит, процесс регенерации моих тканей еще не закончился.
— Просто применительно к нашей ситуации разговор об уме вообще не может идти, скорее о везении или еще о чем-то гораздо более глубоком, что не понимаю ни я, ни моя слишком умная дочь. — Профессор посмотрел на Настю. — Надеюсь, ты это пыталась ему объяснить?
— Нет, я ему рассказывала о развитии его мира…
— Это ее любимая тема, — пояснил мне Сергей Сергеевич. — Она по ней сдавала экзамен, что-то вроде нашей диссертации, поэтому может говорить об этом бесконечно. Идея проста — развитие цивилизации тормозят различные катастрофы планетарного масштаба. Поскольку нам на Земле досталось больше, чем им, мы не так развиты, как они, а значит, не так умны.
— Кто — они?
— Юноша, многое знать, поверьте, часто просто не стоит. Знание не всегда хорошо, особенно такое, которое переворачивает наше понимание мира.
— У меня уже давно все перевернулось…
— Поверьте мне, Григ, вы все еще в самом начале своего переворота, если не повезет, то еще многое узнаете такого, что изменит вас навсегда… Новое знание мало кому идет на пользу. — Профессор тяжело вздохнул. — Когда я узнал правду о своем мире, то не мог прийти в себя почти год, все мне казалось чудовищно несправедливым и необъяснимым. Зачем это вам? Если получится, то завтра возьмете искомый предмет и покинете кордон, и все проблемы наших связанных между собой миров перестанут вас интересовать. Сейчас могу сказать в утешение одно — у Насти интеллект действительно выше вашего, но не настолько, чтобы этим гордиться.
— Я умная! — донеслось из соседней лужи. — Точно умнее его.
— Тогда, может, завтра сама добудешь то, за чем пришел сюда юноша? — усмехнулся профессор. — И утрешь всем нос?
— Но ты же знаешь, что к центру лабиринта пройти у меня не получается.
