Веревки падали под яростными ударами полицейского.
Тридцать вторая коробка, пять килограммов… тридцать третья коробка, пять килограммов…
Жестокая пощечина. Ощутив внезапный прилив энергии, Николай бежит за Буше под плотными облаками, закрывающими луну. Черную массу дирижабля едва видно над низким горизонтом.
Сорок пятая коробка, пять килограммов… сорок шестая коробка, пять килограммов…
«Я сошел с ума», — подумал он, но страха не испытал. Руки ловко перехватывают одну за другой перекладины веревочной лестницы, а голос в голове продолжает считать с холодным упрямством. Пятьдесят четвертая коробка, пятьдесят пятая… пятьдесят шестая…
Все остальное, даже его собственная жизнь, отступило на задний план перед быстро растущими числами. Гондола дирижабля качается у него под ногами. Восьмидесятая коробка… Прочные нити троса не поддаются, он сильнее ударяет ножом. Буше ищет спички рядом с двигателем. Девяностая коробка… Трос летит вниз в темноту. Николай бросается влево, к следующему. Сто первая коробка… Дирижабль слегка взмывает вверх. Ален Буше чиркает спичками, нетерпеливо пыхтя. Сто десятая коробка… Внезапная догадка заставляет Николая крикнуть. Спички сгоревшие. Полицейский продолжает шарить возле паровой машины. Сто девятнадцать… Лезвие трости одним махом перерубает последний канат. Сто двадцать шесть… Сбрасывай балласт! Не смотри вниз! Сто тридцать две… Огоньки гаснут один за другим в ладонях Буше. Сто тридцать девять… Мешки с песком летят за борт. Фигурки иоаннитов становятся крошечными. Сто сорок три… Не смотри, идиот! Последняя тройка выступает вперед… Двое уже лежат на земле, остался лишь один. Он падает на колени, приподнимается и из последних сил бросается в угольное пекло.
Сто сорок девять…
Время остановилось.
— Можешь просыпаться, Ник, — тихо и настойчиво произнес чей-то голос. — Просыпайся. Все закончилось.
Он открыл глаза.
Первое, что он увидел, было лицо отца Донована. Священник сидел напротив него, за изящным столиком, на котором стояли кофейник и три кофейные чашки. Три… Николай поморщился. Когда он, совсем недавно, соглашался на сеанс гипноза, они были только вдвоем со священником. Он поднял голову и увидел у стены напротив третьего человека — худощавого, среднего роста, с бледным лицом и седыми волосами. Пронзительный взгляд его черных глаз невозможно было забыть даже спустя двадцать лет, и Николай невольно вскрикнул от изумления:
— Бержерон!
Донован слегка улыбнулся и повернулся к французу:
— Мировая слава… Ну, Жак, что скажешь?
— Осточертела мне эта слава, — пробурчал сердитым голосом Бержерон, усаживаясь в кресло рядом со священником. — Кого не встретишь, все спрашивают: а почему это ты жив? Даже жалею порой, что мне удалось выпутаться из этой истории в Арденнах.
Николай быстро отвел глаза, переведя их на полированную поверхность столика. Жак Бержерон жив! Еще не до конца понимая задуманную Буше игру, он был уверен в конечной цели этой игры — завладеть знаниями гениального физика.
— Не уходи от темы, Жак, — произнес мягко отец Донован. — Что ты можешь сказать по поводу услышанного?
— Да что сказать? Во-первых, я не уверен в твоих способностях гипнотизера.
— А я уверен, — заверил его священник. — Меня учили этому в ЭКЮ, а там преподаватели свое дело знали, гарантирую.
— Хорошо, допустим. А точность подсчета тоже можешь гарантировать? Все-таки человек был в трудном положении, бежал, спасая свою жизнь, и почти не смотрел назад.
Последствия гипноза проходили, и Николай уже не удивлялся, что из гондолы дирижабля он перенесся в эту маленькую, скромно обставленную комнатку без окон. Не удивляло его и электрическое люминесцентное освещение. Раз Бержерон жив, от него можно было ожидать чего угодно…
— Гарантирую на девяносто процентов и даже больше, — сказал Донован. — Для подсознания подобная задача не так трудна, как может показаться. А твое подсознание, Жак, уводит тебя от ответа, потому что он тебе не по душе. Ничего страшного, я подсчитаю вместо тебя. Сто сорок девять на пять — будет семьсот сорок пять килограммов критической массы.
— Не критической! Субкритической, запомни это раз и навсегда и не неси чепухи. Это как прошлым веком в Чернобыле. Эти идиоты идут ошибочным путем, и если будут продолжать в том же духе, настоящего ядерного взрыва им не произвести. Значит, в счет закралась ошибка!
— Может быть, — кивнул священник. — И все же критическая масса углерода снижается, так?
— Снижается, снижается! — Жак Бержерон тряхнул головой, и длинные волосы закрыли часть лица. — По моим нынешним расчетам, она должна составлять девятьсот килограммов. Тем лучше, в конце концов. Кривая постепенно сглаживается и где-то все-таки остановится.
— Лучше с твоей точки зрения, — заметил Донован. — Но не с моей.
— Какое значение может иметь твоя точка зрения? Ты идеалист, отче. Вот спроси у него! — Жак ткнул своим длинным, костлявым пальцем в грудь Николая. — Спроси простого человека, согласен он со мной или нет, и он скажет, что согласен.
Священник откинулся назад и скрестил руки.
— Давай, попробуй его убедить. Даю тебе полную свободу действий, но потом придет моя очередь высказаться.
— Идет! — Физик хлебнул кофе и устремил пламенный взгляд на Николая. — Раскрой уши, приятель. Знаешь, почему рухнула цивилизация? Электричество было основой всей человеческой мощи. После Коллапса, когда мы потеряли медь, возможность восстановить потенциал еще оставалась, не хватало одного — простого и надежного источника энергии. Нефть стала недосягаемой. Огонь был запрещен. Солнечная энергия требует слишком сложных технологий. Но существует явление, которое я исследую уже в течение пятнадцати лет…
— Радиоактивная самоиндукция, — вклинился отец Донован.
— Не перебивай! Пусть человек сам решит. Итак, радиоактивная самоиндукция. Новое явление, противоречащее всем нашим предшествующим знаниям… как и многое другое после Коллапса. Объясняю совсем просто. Существует множество нестабильных элементов и изотопов, но двадцать дет назад радиоактивность была свойством отдельных атомов. Она не зависела от внешних условий. После Коллапса же с атомами углерода стало происходить нечто странное. Они, похоже, взаимодействуют между собой, и когда их суммарная масса преодолевает некий порог, приобретают радиоактивные свойства. Почему? Не знаю, признаюсь честно. Мы живем в новом мире, где действуют новые законы природы, и делом будущих физиков будет эти законы открыть. А наше дело решить, на какой базе будут творить эти будущие физики. Придется им начинать с нуля, или у них будут современные лаборатории. Попытайся представить себе, что представляет собой эта самоиндукция. Наваливаешь кучу угля — и ты на пороге цепной ядерной реакции. Разбрасываешь эту кучу — и остается безвредная черная пыль.
— Но это означает… — пробормотал Николай, сам толком не зная, что хочет сказать.
