Час за часом они брели вперед, уходя от зоны. Оба настолько устали, что едва передвигали ноги. От утомления у Святослава путались мысли. О многом из недавних событий стоило как следует подумать, но он не мог ни на чем сосредоточиться. Шаг, другой, еще один — вот все, на что у него хватало сил. Он толком не мог даже вспомнить, действительно ли имела место одна странность, на которую он обратил внимание лишь после того, как они покинули дом Джея. Тогда ему задним числом вдруг показалось, что умирающий Иоанн произнес две свои последние, обращенные к Джею фразы по-русски и тот ответил ему тоже на русском. Почему он не обратил на это внимания сразу? Потому что был слишком потрясен случившимся или потому что этого не было? Как не было звездного южного неба, склона огромного холма, поросшего оливковыми деревьями, и неизвестно кому принадлежавшего голоса. Странное порождение его воображения, сыгравшего с ним дурную шутку. Но тогда откуда в его памяти осталось никогда не слышанное прежде название — Елеон? Его измученный разум не хотел искать ответы на эти вопросы. Может быть, потому, что он не был готов к ответам и тому, что стояло за ними. Шаг, другой, еще один — лучше думать об этом. С каждым шагом тревожившие воспоминания становились все более неотчетливыми и блеклыми, похожими на прервавшийся сон. Сон, которому нет места в реальности, и потому он, стоит открыть глаза, расплывается и исчезает.
Хотя весь груз нес Святослав, Мария выдохлась первой.
— Я больше не могу, — сказала она, опустившись на сырую, холодную землю. — Не могу даже встать.
Близился вечер, окрестности окутывала сероватая дымка. Вечер мало чем отличался от середины дня. Святослав осмотрелся. Видимость была скверной, однако он все же разглядел неподалеку рощу высоких деревьев и решил остановиться там. Они удалились от зоны достаточно для того, чтобы случайно не попасться на глаза патрулям. Если же их начнут искать, то найдут все равно, и нет разницы, пройдут ли они еще несколько километров или останутся здесь.
— Идем туда, к деревьям. Это совсем близко.
Он помог Марии подняться, и они из последних сил побрели к роще.
Таких деревьев им видеть не доводилось, разве что в зоне, в парке, но тогда они не рассмотрели их как следует. Вздымавшиеся вверх могучие стволы, раскидистые кроны и крупные листья с резными краями. Их зелень оказалась свежей и полной жизни. Должно быть, семена разнесло ветром из зоны, и они здесь прижились.
Впереди замаячил просвет — поляна. На ней Святослав с Марией и остановились. Небо посветлело, и серой дымки больше не было. По краю поляны тек ручей, и его мелодичное журчание подчеркивало царившую в роще тишину. Тишину, исполненную глубокого покоя, присущего этому особому крошечному мирку, отгородившемуся от окружающего мира крепкими, гладкими стволами деревьев-великанов.
Скинув рюкзак, Святослав распаковал нехитрые пожитки и, расстелив спальник, сказал Марии:
— Отдыхай, а я приготовлю поесть.
Опустив руку в ручей, он с удивлением обнаружил, что вода теплая, а пройдя десятка три-четыре метров вверх по течению, заметил каменистое возвышение и бьющий из каменного разлома горячий ключ. Прозрачная, чистая вода стекала на розоватую плиту с большим вытянутым углублением посредине, наполняя этот естественный водоем, и из него устремлялась вниз, к деревьям. Вода у истока была еще теплее, чем в роще. Святослав вернулся за Марией, и они вдвоем, раздевшись, забрались в каменную ванну. Теплая вода, медленно обтекавшая их тела, успокаивала и освежала, смывая усталость вместе с потом. Святослав сомкнул веки, впитывая в себя витавшее здесь ощущение — покоя? Вечности? Бесконечного потока времени, незримо пронизывающего все сущее?
Когда он открыл глаза, на поверхности воды перед его лицом покачивался зеленый лист. Влекомый течением, он, медленно кружась, подплыл к краю каменного резервуара, а затем скрылся за ним, пустившись в неведомый путь.
— Как хорошо, — прошептала лежавшая напротив Святослава Мария.
Ее тело на фоне розоватого камня тоже казалось розовым. Намокшие и потемневшие длинные пряди рыжих волос свободно плавали вокруг головы. Святослав сел и поймал конец одной пряди.
— Что ты делаешь? — смеясь, сказала Мария и тоже села.
Он отпустил ее волосы и, взяв за плечи, привлек к себе. Ее губы были мокрыми, как и его. Выглянувшее в просвет между облаками солнце пригревало их спины, но все же в воде было теплее, и Мария откинулась назад, увлекая его за собой. Ее тело было податливым и нежным, и Святослав не мог от него оторваться. Омывавшая их вода будто придавала им сил, и они в безрассудном упоении стремились слиться друг с другом и вместе раствориться в шелесте листьев, журчании ручья и раскинувшейся над ними бескрайней голубизне.
Потом они тихо лежали рядом, слушая стук собственных сердец, а затем вернулись в лагерь, поели и легли спать.
Среди ночи Мария зашевелилась, поерзала щекой по плечу Святослава, отчего он проснулся, и сонно пробормотала:
— Это будет не больно.
Он ничего не спросил, чтобы не разбудить ее окончательно, только нежно поцеловал в висок, и она снова заснула, прижавшись головой к его плечу.
На следующий день, выдавшийся ясным, солнечным и тихим, они опять купались в источнике, занимались любовью и, соблюдая молчаливый уговор, не говорили ни о прошлом, ни о будущем, которого у них было так мало. Во всем мире им было нечем дорожить, кроме друг другом, и последнюю ночь они провели не размыкая объятий.
Когда наступило воскресенье (такое же тихое и светлое, как предыдущий день, но без солнца) и время приблизилось к полудню, Святослав достал из рюкзака черный куб. Словно теснимый запрудой поток, множились и рвались наружу вопросы, но задать их было некому: ответы знал лишь тот, кого они оставили умирающим на полу в гостиной.
Когда Святослав установил куб посреди поляны, Мария сказала:
— Жаль, что мы не успели спросить, как это будет…
Был ли наставший день днем гнева или днем милосердия? Концом или началом? Святослав обвел взглядом приютившую их поляну, потом взял левой рукой руку Марии, а правой повернул крест.
Грани куба запульсировали, из черных стали сначала дымчатыми, а затем начали наливаться изнутри белым светом. Верхняя сторона полыхнула яркой вспышкой, и из нее вырвался нерассеивающийся луч, похожий на узкий перламутровый клинок. Исторгнувший его из своих недр куб рассыпался горстью праха, а сверкающий клинок вонзился в небеса. И небо стало тысячью солнц, сплошным пламенем, охватившим весь окоем. Оно опускалось на израненную, оскверненную землю и на две державшиеся за руки фигурки посреди поляны, похожее скорее не на огонь, а на сияние, в котором Иоанн узнал бы стеклянное море, смешанное с огнем.
Евангелие от Матфея, глава 10.
34…не мир пришел Я принести, но меч…
Евангелие от Луки, глава 12.
49 Огонь пришел Я низвесть на землю…
Евангелие от Матфея, глава 19.
