— Все равно, — перебил С'тэн.
— Даже так. — Ральф подкинул в огонь еще хворосту. — Значит, не хочешь ничего… Ясно. — Он прислушался к тому, что происходило снаружи. — Ну, а быть моим учеником?
Молодой человек резко повернулся.
— Ты ведь со мной играешь! — ответил он голосом, полным обиды.
— Ну и что? — улыбнулся чужестранец. — Игры развивают.
«Он не знает, о чем я думал, когда шел сюда…»
— Да все я знаю, — беспечно отозвался чужестранец.
— Тогда почему…
— …ты все еще живой? — договорил за С'тэна Ральф. — А помнишь, ты пытался мне объяснить, что определенному развитию соответствуют определенные поступки и мысли? Стань таким, как я, тогда поймешь.
— А если не стану?
— Не поймешь, — усмехнулся чужестранец.
«Интересно, понял бы тебя Великий Магистр?»
— С'каро? — уточнил Ральф. — Вряд ли.
— Ты считаешь, что его разум уступает твоему?
Какое-то время было слышно лишь потрескивание костерка да завывание ветра за стеной из толстых веток.
— Что ты понимаешь под разумом? — наконец спросил чужестранец. — Способность мозга производить различные операции?
— Да.
— В этом смысле — не уступает.
— Не понимаю, — уже в который раз за минувший день признался С'тэн.
— Для меня понятие разума сложнее.
Странно: от этих слов повеяло тем же спокойствием, что обволокло С'тэна по дороге сюда. Или только показалось…
— Так ты считаешь, чем человек добрее, тем выше его развитие? — неожиданно догадался он.
— Ты быстро соображаешь.
— Но ведь добрый может быть и дураком?
— Может, — согласился Ральф.
— А ты сам? Разве ты пожалел бы меня, не согласись я идти с тобой?
— Конечно, нет: я же не дурак! — засмеялся чужестранец.
— Тогда почему ты прощаешь мне мысли, за которые…
— С'каро бы тебя уничтожил? — снова договорил за С'тэна Ральф. — Все очень просто: я пока не вижу в них прямой угрозы.
Молодой человек не успел даже спросить, почему — от очередного порыва ветра сотрясло шалаш, а костер, вспыхнув синим пламенем, застелился по самой земле.
— Они не смогут вылететь в такую погоду, — забыв, о чем только что хотел спросить, со злорадством сказал С'тэн. — Ни в сильный ветер, ни в дождь летать нельзя.
И, точно в ответ на его слова, снаружи по шалашу забарабанили капли. Чаще, чаще…
— Ну, что же, значит, у нас появился еще один день. А, возможно, даже и не один, — задумчиво отозвался Ральф. Молодой слуга Нечистого его не удивил: отношения, основанные на страхе, всегда так недолговечны…
— А дождь смоет наши следы… — в тон ему добавил С'тэн. И зевнул.
Предыдущую ночь он очень мало спал, то и дело просыпаясь от кошмаров, которые не сулили ничего хорошего на день грядущий, но сейчас вдруг понял, что хочет и сможет заснуть. Будто неожиданно испортившаяся погода заслонила его от всех страхов и бед, давая шанс успокоиться и отдохнуть. А что будет дальше… В конце концов, он разберется с этим потом…
С'тэн еще раз сладко зевнул, однако неожиданно кольнувшая мысль снова вывела его из состояния приятной расслабленности.
Он тревожно-вопросительно посмотрел на чужестранца.
— Это уж тебе лучше знать, — пожал плечами Ральф.
— Но я не знаю… — беспомощно проговорил молодой человек.
— Ладно, — сжалился Ральф. — Давай вместе попробуем понять. Скажи, для кого-нибудь из твоих… э-э, братьев существует подобный запрет?
С'тэн покачал головой.
— Значит, только тебе запрещено приближаться к этим развалинам?
— Только мне, — подтвердил С'тэн.
— Отлично. И еще тебе показалось, что именно нарушение этого запрета больше всего и разозлило С'каро?
— Да.
— Ох, что-то не нравится мне все это. — Чужестранец посмотрел куда-то в темноту шалаша, затем перевел взгляд на сидящего напротив него молодого человека. — Смотри сюда.
Вытянув руку так, что его раскрытая ладонь пришлась С'тэну чуть выше глаз, Ральф стал попеременно то включать, то выключать встроенный в кольцо фонарик. До тех пор, пока начавшие слипаться веки молодого человека не отяжелели уже совсем.
«Ну, с Богом…»
Ральф опустил руку и осторожно погрузился в продолжавшее бодрствовать сознание С'тэна. Хотя, правильнее было бы сказать, в пассивную его часть, потому что активная, или осознаваемая, сейчас мирно спала. Здесь, в пассивной части разума, помещается не только все то, что человек когда-либо узнавал и запоминал, но и то, чего он знать не мог или давным-давно уже забыл. Эти факты, словно тяжелые каменные глыбы, покоятся на дне глубокого океана, недоступные, недосягаемые — лишь иногда, подобно теням, проносятся в мозгу, вызывая неясные образы и тревожа воображение, с тем чтобы снова благополучно кануть в небытие.
Представив себе раскинувшийся на огромной поляне поселок, Ральф тут же получил в ответ болевой удар, и его точно отбросило. Ощущение было не из приятных, поэтому Ральф, не имея никакого желания еще раз лезть в лоб, попытался подойти к этой части воспоминаний совсем с другой стороны — изнутри, с того момента, когда С'тэн только появился на свет, и начал медленно, год за годом, двигаться вперед, пока…
Это походило на то, как на идеально гладкой поверхности вдруг обнаружилась бы едва ощутимая неровность. Ничего подобного для сравнения в окружающем физическом мире не существовало, только привыкшему видеть, слышать и осязать человеку пришло бы в голову пытаться его отыскать. Ральфу показалось, что эта «неровность», эта, что ли, «накладка» будто бы сделана из похожего, но все же отличавшегося по своим свойствам материала. Ее сюда словно вставили вместо какого-то другого фрагмента. Или поверх его…
Что с этим было делать, Ральф не знал. Ему нередко приходилось отыскивать в подсознании людей самые разные воспоминания. Он умел доставать их с любой «глубины», но здесь…
«Опыты…» — вдруг вспомнилось ему. Ну, конечно, знаменитые подвалы Темного Братства.
Ральфа передернуло. Вмешательство в сознание с целью искажения памяти он считал для себя чем-то совершенно недопустимым. Однако и оставить все как есть было нельзя, тем более что наблюдаемая им часть памяти была поддельной. Позволив фальшивым воспоминаниям течь своим чередом, он в то же время зорко следил за тем, не появится ли за четко различимыми образами что-нибудь еще.
Ни с первого, ни со второго, ни с третьего раза ничего особенного Ральф не заметил. Все было, как обычно: сначала выделялись наиболее яркие, рельефные события жизни; их робко дополняли всплывавшие по ходу детали. На фоне первых вторые казались блеклыми и не представляли никакой ценности, лишь изредка попадались подробности, придававшие всему событию особый оттенок или являвшиеся связующим звеном между двумя уже достаточно значимыми фрагментами. Наконец что-то изменилось: когда Ральф уже в который раз просматривал надоевшие до тошноты картины, ему вдруг почудилось, что они как будто побледнели. Не веря себе, он прокрутил снова — желая убедиться, что не ошибся.
