«Завтра… — наконец-таки сдался Ральф. — Все завтра…»
Последнее, что он помнил — теплый мех спального мешка под щекой и сгоревший на четверть факел. Его нервно дергавшийся огонь, постепенно бледнея, словно куда-то поплыл, но вдруг снова вспыхнул необыкновенно ярко и, вытянувшись свечкой, замер. Ральф открыл глаза — перед ним стоял отец…
* * *
Это древнее изречение, кем-то процитированное или очень-очень давно откуда-то вычитанное, крутилось в голове, но ни за что не хотело вспоминаться целиком. Смысл его сводился примерно к следующему: прежде чем столкнуть с горы камень, подумай, потому что потом тебе его уже не остановить. Конечно, оригинал предпочтительнее — впрочем, действительно ли так важна была здесь точность? Ценность ведь заключалась в содержании — в той мудрости, которую несли эти слова.
Последние сутки Амалия, образно говоря, только и занималась тем, что «расшатывала воображаемый камень»: рассматривала карты, рассчитывала примерное время путешествия до Канды. Это, скорее, походило на игру — кстати, вполне обычную для потомков адмирала Андерсена. Далеко не все из них стали моряками, но любовь к морю, похоже, передавалась по наследству. Так же как и стремление кого-либо спасать. Пять тысячелетий назад Дэнис Андерсен открыл образовавшийся после катастрофы остров (названный впоследствии «Европа») и в течение многих лет искал и доставлял сюда уцелевших…
Однако человеческое воображение имеет интересную особенность: со временем оно словно уплотняется, приобретая вполне зримые черты. И пока Амалия, ни разу не ступавшая на борт корабля, как могла, представляла себя в открытом море, ее мозг, получивший совершенно конкретное задание, помимо воли хозяйки, хладнокровно работал, прикидывая, где и примерно за сколько можно этот самый корабль нанять, к кому в первую очередь обратиться… Дальше больше — дочь Амалии, узнав о планах матери, пришла в полный восторг:
— Ты собираешься в Канду? Здорово!
Если Амалия чего и боялась, оставляя мужа, так это потерять дочь, однако Кэтлин в свои шестнадцать проявила удивительную взрослость. На вопрос матери, не рассердится ли она, девушка лишь пожала плечами: «По-моему, это твое дело, твой выбор». А сейчас то ли из сочувствия, то ли из какого-то юношеского азарта, по сути, подбивала на авантюру.
— Подожди-подожди, я ведь еще ничего не решила. Надо подумать.
— Да о чем тут думать? Тебе что, нравится, как ты живешь?
Амалия покачала головой.
— Тогда в чем дело?
«В чем дело… в чем дело… Да слишком много в чем…» Оставшись одна, женщина долго ходила из угла в угол, не зная, на что решиться.
С одной стороны, жизнь, которую она вела, Амалию не устраивала, но оставить дочь, отца… Кстати, он-то, в отличие от Кэтлин, вряд ли посочувствует и поймет, значит, придется все делать тайно и… самой — вот что еще пугало Амалию. Она не столько боялась самого путешествия, сколько того, что ему предшествует. Но это еще не все: Канда ведь не остров — придется нанимать проводников, идти через лес!..
Внезапно Амалия словно очнулась. О чем это она? Какие проводники? Какой лес! Всего лишь фантазии, игра… Однако мысль получилась на удивление неуверенной — мечты и реальность как будто начали меняться местами: привычная жизнь, постепенно бледнея, представлялась все менее значимой, зато воображаемое путешествие…
В конце концов, отношения с отцом после того разговора заметно испортились. Что же касалось Кэтлин, то, похоже, девочка как раз и ждет от всегда такой предсказуемой матери чего-нибудь яркого и необычного.
Другая жизнь… Легко сказать, хотя… Сердце у Амалии вдруг забилось часто-часто. Она боялась перемен, между тем как перемены в ее жизни происходили уже вовсю. Встреча с Михаэлем, первый неосознанный телепатический контакт, «Sunrise»… Одно за другим эти события органично вплетались в привычную жизнь, постепенно изменяя ее, и теперь оставалось сделать всего один — последний — шаг, чтобы уже полностью завершить процесс преобразования.
«Господи… Отец Небесный, помоги… подскажи, как быть…»
Амалия немного постояла молча, вслушиваясь в себя, затем перекрестилась и, открыв наугад лежавшую на столе Библию, прочитала:
«Ангел, вошед к Ней, сказал: радуйся, благодатная! Господь с Тобою; благословенна Ты между женами…»
Глава 3
Свет под землей
То, что перед ним был отец, Ральф подумал лишь в первую секунду. «Дэвид, конечно…» — тут же сообразил разведчик, приподнимаясь на локте.
У человека в темном плаще были седые волосы, пола плаща, которой пришлось второпях перетягивать рану, оторвана, только вот… Ральф вздрогнул: человек скрестил руки, как это всегда делал отец — положив правую на левое плечо…
— Михаэль… — голос прозвучал низко и бархатисто.
— Отец? — почему-то по-немецки спросил Ральф.
— Иди за мной… — Странно: огонь факела — когда Карлос взял его в руку — даже не шелохнулся.
Ральф послушно вылез из спального мешка, двинулся следом.
«Подземелье! Господи, только не это…» Отец направлялся в сторону, противоположную выходу.
Остановился.
— Помоги мне.
— Отец, я…
— Помоги мне, — не поворачиваясь, повторил Карлос. Это был его… действительно, его голос — живой, настоящий, с характерным мягким акцентом.
Внезапно фигура с факелом в руке исчезла — растворилась в темноте.
— Отец, где ты? Я тебя не вижу!
— Я здесь, Михаэль, я везде — я столько ходил по этим коридорам, что я повсюду и везде. Дотронься до стены.
Ральф повиновался — к его удивлению, стена не была холодной.
— Так ты поможешь мне?
— Помогу.
— Тогда ты должен дойти до моей комнаты.
— Хорошо.
Впереди снова замелькал огонь.
— Запоминай дорогу, — как и тогда, при их первой встрече, сказал Карлос.
И опять, как в тот день, Ральфу вдруг почудилось, будто стены исчезли, и пространство вокруг, потеряв очертания, превратилось в бесконечность…
— Садись, — указал Карлос на кресло.
В камине пылал огонь.
Разведчик зажмурился, потом снова открыл глаза — отец присел на кровать, ту самую, на которой была его кровь.
— Прости, — тихо попросил Ральф.
— Ты стрелял не в меня, — улыбнулся Карлос. — А теперь — самое главное… Михаэль, ты меня слышишь?
— Слышу… отец.
— Ты сейчас проснешься… да-да, это всего лишь сон. Ты проснешься там, наверху… Приди сюда на самом деле, если… если хочешь мне помочь…
* * *
Тщетно пытаясь подстроиться под таинственный подземный ветер, огонь факела то нервно вздрагивал и мучительно тянулся куда-то в сторону, то, как бы в раздумье, снова выпрямлялся. Ральф осторожно вздохнул. Сердце билось медленно и тяжело, болью отдавалось в висках, в ребрах. Это, конечно, был кошмар — не удивительно после того, что здесь произошло. И почему он не остался ночевать наверху?
