— Не знаю!
— Рассказывай… Дирк увлекался построением теории заговоров и все время разнюхивал что-то насчет связей Тодд Котрана с международными финансистами, его роли в конференции о системе трех валют, его близости с твоим Стонагалом.
— Алан, на эту тему написано множество книг. Люди увлекаются тем, что приписывают все зло Трехсторонней комиссии, иллюминатам, даже масонам. Дирк считал, что Тодд-Котран и Стонагал были членами какой-то организации, которую он называл Советом десяти, или Советом мудрецов. Ну и что? Это же совершенно безобидно.
— Но если мы имеем служащего, стоящего на несколько ступенек ниже главы фирмы, и он подозревает своего босса в каком-то заговоре, у него могут возникнуть неприятности…
Бак вздохнул:
— В таких случаях обычно вызывают на ковер, может быть, даже увольняют. Но объясни мне, почему его убивают или толкают на самоубийство.
— Короче, вот что, Камерон, — сказал Алан. — Я знаю,
что его убили.
— Вот именно. Я тоже в этом уверен. Потому что никогда не замечал у него склонности к суициду.
— Они стараются пришить это к его скорби в связи с утратой близких людей в этом великом исчезновении. Но это явно не проходит. Насколько мне известно, он не потерял никого из очень близких людей.
— Но ты знаешь, что он был убит? Очень сильное утверждение для следователя.
— Я знаю, потому что я знал его, а не потому что я следователь.
— А вот это не пойдет, — сказал Бак. — Я тоже могу сказать, что знал его и что он не мог совершить самоубийство. Но это моя личная предвзятая точка зрения.
— Камерон, это так просто, что было бы штампом, если бы Дирк не был нашим другом. Вспомни, за что мы все время подшучивали над ним?
— За многое. Ну и что?
Мы смеялись над ним за то, что он такой увалень.
— Да. И что?
— Если бы он был с нами сейчас, где бы он сидел? До Бака вдруг дошло, к чему клонит Алан:
— Он сидел бы по левую руку от одного из нас. Он был немного увальнем, потому что он был левшой.
— Он был убит выстрелом в правый висок. А то, что было названо орудием самоубийства, было найдено в его правой руке.
— И что же сказали твои начальники, когда ты сообщил им, что он был левшой и это было убийством?
— Ты первый человек, которому я сказал об этом.
— Алан, что ты говоришь!?
— Я говорю, что я люблю свою семью. Мои родители пока еще живы. У меня старший брат и сестра. Еще у меня бывшая жена, которую я еще люблю. Пожалуй, сам я был бы не прочь прикончить ее, но я определенно не хотел бы, чтобы кто-нибудь другой причинил ей вред.
— Чего ты боишься?
— Я боюсь того, кто стоит за убийством Дирка.
— Но за тобой весь Скотланд-Ярд, дорогой. Ты сам называешь себя офицером правопорядка, и ты позволишь, чтобы это сошло им с рук?
— Да. И ты поступишь так же!
— Ну, нет. Тогда я не смог бы жить дальше в ладу с самим собой.
— Если ты попытаешься что-то сделать, ты просто лишишься жизни.
Бак подозвал официантку и заказал чипсы. Она принесла тарелку, переполненную жирным месивом. Это было как раз то, что надо. Эль уже начал действовать на него, а сандвича явно было недостаточно. Он чувствовал легкое головокружение. Но теперь он уже опасался, что ему не скоро захочется есть.
— Я слушаю, — шепотом сказал он. — Так кто тебя так достал?
— Если ты мне веришь, тебе это очень не понравится.
— У меня нет никаких оснований не верить тебе, и мне это уже не нравится. Ну так открывай тайну.
— Смерть Дирка была инсценирована как самоубийство. На месте все было прибрано. Тело кремировано, Я предлагал произвести аутопсию — меня подняли на смех. Мой начальник, капитан Салливен, спросил, что, по моему мнению, может дать аутопсия. Я показал ему, что на теле были царапины, ссадины, следы борьбы. Он спросил, уж не думаю ли я, что покойный мог бороться с самим собой, прежде чем застрелиться. Мне ничего не оставалось, как придержать язык.
— Почему?
— Я почувствовал, что дело дурно пахнет.
— А что если я опубликую эту историю в международном журнале, указав на несоответствия? Это должно как-то повлиять.
— Я уже сказал тебе, чтобы ты отправлялся домой и забыл о том, что вообще что-либо слышал об этом самоубийстве.
Бак посмотрел на него с недоверием:
— Никто не узнает, что я был здесь.
— Возможно, это и так, но легко предположить, что ты был здесь. Я-то вот не был удивлен, что ты приехал.
— А почему бы и нет? Мой друг умер, якобы наложив на себя руки. Я не могу пройти мимо.
— Теперь ты пройдешь мимо!
— Ты думаешь, я буду таким же трусом, как ты?
— Камерон, ты знаешь, что это не так.
— Теперь я сомневаюсь, что вообще знаю тебя! Я думал» что мы родственные души, фанатики справедливости, искатели истины. Я — журналист. Ты следователь. Как можно отступать от истины, особенно если она касается друга?
— Ты так и не понял меня! Мне было приказано отшить тебя, если ты здесь появишься.
— Почему же ты меня пригласил?
— У меня были бы неприятности, если бы я стал обсуждать это по телефону.
— От кого неприятности?
— Я надеялся, что ты не станешь спрашивать. Ко мне приходил человек, которых вы в Америке называете киллерами.
— Крутой?
— Вот именно.
— Он угрожал тебе?
— Да. Он сказал, что если я не хочу, чтобы со мной и моей семьей случилось то же самое, что с моим другом, я должен делать то, что он мне скажет. Боюсь, что это был тот самый человек, который убил Дирка.
— Да, наверняка, это был он. Но почему ты не написал рапорт об угрозе?
— Я собирался, но решил сначала кое-что предпринять сам. Я сказал ему, что он может не беспокоиться насчет меня. Но на следующий день я отправился на биржу и попросил, чтобы меня принял Тодд-Котран.
— Сам Великий Человек?
— Собственной персоной. Конечно, у меня не было на это полномочий, но я заявил, что по делу Скотланд-Ярда, и он принял меня. Его кабинет производил мрачное впечатление. Сплошное красное дерево и темно-зеленые занавески. Я сразу перешел к делу. Я сказал ему: «Сэр, я убежден, что вашего служащего убили». — «Вот что я скажу тебе, кореш…» — это слово употребляют кокни в обращении друг к другу, но совсем не люди его статуса по отношению ко мне. Во всяком случае, он сказал: «Вот что я скажу тебе, кореш. Когда в следующий раз кто-то навестит тебя дома в десять вечера, вроде того джентльмена, который был у тебя вчера, передай ему от меня привет, ладно?»
