У Хаима Розенцвейга был прекрасный люкс из нескольких комнат. Телохранители заняли места у входа. Карпатиу пригласил Розенцвейга и Бака в небольшую гостиную, затем снял пальто и аккуратно положил
его на спинку дивана.
— Устраивайтесь поудобнее, господа, — сказал он.
— Я вам не помешаю, Николае? — шепотом спросил Розенцвейг.
— Что вы говорите, доктор! — сказал Карпатиу- Вы ведь не против, Бак?
— Конечно, нет.
— Вы не возражаете, если я буду называть вас Бак, хорошо?
— Нет, сэр, но обычно так меня называют коллеги…
— В вашем журнале, я знаю. Они называют вас так потому, что вы нарушаете общепринятые традиции и обычаи, правильно?
— Да, но как…
— Бак, сегодня самый невероятный день в моей жизни. Мне был оказан здесь такой великолепный прием. Люди отнеслись с большим вниманием к моим предложениям. Я потрясен тем, что вернусь в свою страну счастливым и удовлетворенным. Мне предлагают побыть здесь еще. Вам это известно?
— Я слышал об этом.
— Меня поразило, что все эти разнообразные конференции в Нью-Йорке на протяжении ближайших нескольких недель будут посвящены проблемам международного сотрудничества, в чем я крайне заинтересован,
не так ли?
— Да, совершенно верно, — ответил Бак. — Мне поручено написать обзор этих конференций.
— Значит, мы лучше узнаем друг друга.
— Я буду надеяться на это, сэр. Я был искренне тронут вашей сегодняшней речью в ООН.
— Спасибо.
— Доктор Розенцвейг очень много рассказывал мне о вас.
— Так же как мне он рассказывал о вас. В дверь постучали. На лице. Карпатиу отразилось неудовольствие.
— Я надеялся, что нам никто не будет мешать. Розенцвейг медленно поднялся, прошел шаркающей походкой к двери и тихим голосом выяснил, в чем дело. Потом он повернулся к Баку и сказал:
— Мы должны оставить его одного на несколько минут, — шепотом сказал он, очень важный телефонный разговор.
— О нет, — откликнулся Карпатиу, — я позвоню позже. Эта встреча имеет для меня большое значение…
— Сэр, — прервал его Розенцвейг, — это президент.
— Президент?
— Президент Соединенных Штатов!
Бак быстро встал, чтобы вместе с Розенцвейгом выйти из комнаты, но Карпатиу настоял на том, чтобы они остались.
— Не такое уж я сановное лицо, чтобы не разделить эту честь с моими друзьями — старым и новым. Сидите!
Они уселись, и он нажал кнопку громкоговорящего телефона.
— Николае Карпатиу слушает!
— Мистер Карпатиу, это Фитц, Джеральд Фитцхью.
— Мистер президент, для меня высокая честь говорить с вами.
— Замечательно, что вы посетили нашу страну,
— Благодарю вас за поздравление по случаю моего вступления в должность президента и немедленное признание моей администрации.
— Вы прекрасно там справились. Сначала я не вполне был уверен в успехе, да и вы, наверное, тоже.
— Совершенно верно. Я понемногу привыкаю.
— Берите пример с человека, который уже шесть лет сидит в седле. К этому вы никогда не привыкнете. Просто в нужных местах у вас появятся мозоли, если вы понимаете, что я имею в виду.
— Да, сэр.
— Я звоню вам вот по какому поводу. Мне стало известно, что вы пробудете здесь дольше, чем предполагали первоначально. Я хочу, чтобы вы провели день-другой в гостях у меня и Вильмы. Вы сможете?
— В Вашингтоне?
— У нас в Белом доме.
— Это будет для меня большой честью.
— Хорошо, тогда я попрошу, чтобы с вашими помощниками согласовали точную дату, но не следует это откладывать, поскольку скоро начнется сессия конгресса, и мне хотелось бы, чтобы вы выступили перед ними.
Карпатиу кивнул головой, и Бак подумал, что тот испытывает сильный прилив эмоций.
— Это будет очень большой честью для меня.
— Что касается общих проблем, ваша сегодняшняя речь и пресс-конференция это просто замечательно. Жду нашей встречи.
— Мои чувства взаимны.
На Бака все это не произвело такого впечатления, как на Карпатиу и Розенцвейга. Он давно потерял пиетет перед президентами США, особенно перед этим, который настаивал на том, чтобы его звали Фитц. Бак делал материал о Фитцхью как о Человеке года — Баку принадлежала первая часть, Фитцу — вторая. С другой стороны, не каждый же день случается, что ты сидишь в комнате и вдруг! — звонок президента Соединенных Штатов.
Казалось, что некоторое время Карпатиу находился под впечатлением звонка президента, но почти сразу он переменил тему.
— Бак, я готов ответить на все ваши вопросы и дать вам то, в чем вы нуждаетесь. У вас прекрасные отношения с Хаимом. Я поделюсь с вами одним секретом — вы убедитесь, что это сенсация. Но, прежде всего, давайте разберемся с вашими неприятностями, мой друг. Я хотел бы помочь вам.
Бак никак не мог сообразить, каким образом Карпатиу узнал о его неприятностях. Значит, он освобожден от того, чтобы самому подводить разговор к этой теме и просить о помощи. Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Теперь вопрос заключался в том, что именно знает Карпатиу и что еще ему следует узнать?
Карпатиу выпрямился в кресле и посмотрел Баку прямо в глаза. Бак вдруг сразу успокоился и почувствовал, что он находится в безопасности. Охваченный этими чувствами он легко рассказал Карпатиу все. Все. Даже то, что его друг Дирк предупреждал его, что со Стонагалом и Тодд Котраном встречался какой-то европеец, и Бак предположил, что это был Карпатиу.
— Да, это был я, — сказал Карпатиу, — Но поверьте мне, тут не было никакого заговора. Ни о чем подобном я и слыхом не слыхивал. Мистер Стонагал был того мнения, что мне будет полезно встретиться с некоторыми его коллегами, которые имеют определенное влияние в международных кругах. У меня не сложилось никакого определенного мнения относительно них, и я не взял на себя никаких определенных обязательств в отношении кого-либо из них. Вот что я вам скажу, мистер Уильямс. Я верю тому, что вы рассказали. Я знаю вас только по вашей деятельности, и я доверзю той репутации, которую вы приобрели у людей, которых я высоко ценю, в частности — у доктора Розенцвейга. Ваш рассказ прозвучал вполне правдоподобно. Однако мне сказали, что Лондон требует вашей выдачи по обвинению в убийстве агента Скотланд-Ярда, что есть свидетели, готовые под присягой подтвердить, будто вы отвлекли внимание Томпкинса, установили бомбу и привели ее в действие при помощи дистанционного устройства, не выходя из паба.
— Это какой-то бред!
— Да, но при условии, что вы искренне скорбите о смерти вашего общего друга.
