* * *
Испытывая чистое и совершенно новое чувство — огромную благодарность к живому генератору счастья, Муса лежал на столе, пристегнутый десятком ремней и хомутов, и смотрел в кожаное небо. Возле горизонта на западе кожа казалась ему особенно гладкой, лоснившейся и приобретавшей красивый лиловый оттенок. Муса решил, что там находится одна из божественных ягодиц, проткнутая позолоченным шпилем (иглой шприца?) главной башни университета. Бог делал себе инъекцию. «Приход» — и молнии засверкали в тучах…
Муса не мог пошевелить конечностями, даже если бы захотел. Но с чего ему делать это? Ощущение счастья и самодостаточности было таким острым и всеобъемлющим, что он и не помышлял о сопротивлении.
Потом он обнаружил, что ему становится трудно дышать. Широкий ремень сдавливал живот и выжимал кишки вверх, к диафрагме. Муса попытался поднять руки, но хомуты держали мертво.
Даже теперь игла страха не достигла его мозга. Последовала чисто физиологическая реакция, однако Муса не сумел помочиться. В паху скручивалась в спираль раскаленная проволока…
* * *
Один из «Сплавщиков», принимавших участие в подготовке к экзекуции, спустился вниз. Он достал из холодильника банку с пивом и развалился в том же кресле, где до него недавно сидел Муса.
— Не пойму, для чего ты с ним возишься… — Он сделал красноречивый жест, чиркнув ребром ладони по горлу. — И за борт.
— Мне нужны люди, — бросил Школьник из темноты.
— По-моему, этот лишний.
— Скажи, а что ты делаешь левым мизинцем?
— Не понял.
— Стреляешь? Меняешь обойму? Держишь ложку? Пишешь? Может быть, трахаешь баб?
— Н-нет.
— Тогда твой мизинец — лишний. Что ты скажешь, если я его отрежу?
«Сплавщик» заткнулся.
— Иди наверх. Смотри в оба. Я жду гостей.
* * *
Муса по-прежнему улыбался как кретин во время приятной процедуры в лечебнице.
Пейзаж раскачивался, словно вибрировала видеокамера, вмонтированная в опустевший череп. Тусклое изображение отличалось к тому же плохой наводкой на резкость.
Чернота хлынула сверху, из космоса. Это был конец света для единственного зрителя. Муса немного приблизился к небу, прикоснулся макушкой к коже темного бога, а затем его бросили вниз, туда, где пространство было мутным и вязким.
Теперь, когда мир скрылся из виду, Школьник «отсоединился» от медиума. Мусе показалось, что из него выдернули питающий кабель, перерезали пуповину, ненадолго связавшую его с матерью вечности. Кошмар обрушился на него отравленной лавиной. Удовольствие мгновенно сменилось паникой, спазмом, параличом. Резиновая, черная, воздухонепроницаемая стена безысходности сомкнулась вокруг и затянула лицо тягучей липкой пленкой. Он был обескровлен, заживо замурован в цементный блок, а вслед за тем — утоплен. Многовато для одного человека… Вместо крика он издал сдавленное, задушенное мычание, не в силах разлепить губы. Его рассудок, не находивший опоры, пошатнулся.
И все-таки ему не дали сойти с ума. Кто-то, скрывавшийся за горизонтом, попытался использовать его в последний раз. Боль была испепеляющей, зато потом он избавился от боли навеки. Некоторое время Муса еще кое-что помнил и только поэтому боялся будущего, которое уготовил ему Школьник. Будущее было ослепительно, неправдоподобно прекрасным.
Ему казалось, что его уши превратились в жаберные щели, а внутри головы шевелится серая губка, фильтрующая кислород. У зрительных нервов, судя по всему, появились продолжения. Тело не принадлежало Мусе полностью. Кто-то противодействовал клону, «лечил» пациента от искусственно вызванной амнезии, но это уже не имело смысла. Школьник выскоблил его мозг дочиста. В сознании была лишь бесконечная последовательность комнат, стерильных и пустых… Все, что Муса видел снаружи, — это мохнатый от водорослей борт баржи ниже ватерлинии и мглистый свет, который сочился сквозь жидкую, искажающую и рассеивающую линзу… Его заставили повернуть голову.
Рядом с ним появилась спроецированная вовне галерея остаточных образов: люди, имен которых он уже не мог бы вспомнить. Это было что-то вроде недолго просуществовавшего личного музея. В нем хранились разрушающиеся экспонаты его памяти. Иероглифы с утраченным смыслом. Мумии вместо живых.
Фигуры сидели и стояли на цементных постаментах; некоторые раздулись до невероятных размеров; у других были подняты руки; третьи вытягивали их по направлению течения, словно костлявые флюгера; четвертые полоскали в воде клочья собственной одежды; пятые уже давно превратились в скелеты — суставчатые головоломки из костей, обросших водорослями и скрепленных известковыми отложениями…
Потом Муса перестал чувствовать что-либо. Он занял место среди боевиков, дежуривших на палубе. Подбор верных людей, не испытывающих сомнений и боли, — это было единственное хобби Школьника.
Глава 14
Возьми меня туда,
Куда ты идешь.
Позволь мне быть в твоей голове
И смотреть вокруг,
И видеть то, что ты видишь,
Когда ты смотришь на меня.
Группа «Джорди»
Инспектор тюрем Леонид Резник шел по специально открытому для него коридору, сопровождаемый понижающимся свистом вертолетных турбин. Он слегка завидовал своему пилоту, которому предстояло прохлаждаться ближайшие пару часов в гостиничном номере с кондиционером. Может быть, Резник совершил ошибку лет пятнадцать тому назад? Впрочем, с его гипертонией, язвой и нефритом он еще неплохо устроился. Следующая медкомиссия могла стать для него последней на государственной службе.
Блокадные излучатели были отключены на сорок секунд. Резник знал, что случится с ним, если он по какой-либо причине задержится. Или окажется за пределами коридора. Например, оступится и подвернет ногу (после двухчасового пребывания в тесной кабине вертолета ноги затекли). Случится очень нехорошая и непоправимая штука. То, в сравнении с чем запущенная неизлечимая шизофрения покажется легким головокружением.
По долгу службы инспектору приходилось видеть тех, чье сознание подверглось дезинтеграции. У него не было иллюзий насчет собственной ценности — он знал о так называемых «запланированных потерях». Поэтому он ступал крайне осторожно. Неприятный холодок в желудке мешал ему насладиться пейзажем.
Вокруг не было стен, укреплений, заграждений, вышек, бронированных ворот. Вообще никаких пережитков варварства. Был только голый склон холма с зеленеющей травкой и благоухающими цветочками. Простор и свежесть. Внизу, в громадной естественной чаше, лежала Озоновая Дыра. Затянутый утренней дымкой рудник выглядел куда привлекательнее, чем это было на самом деле. Кто-кто, а инспектор мог судить о таких вещах. Ему предстояла деликатная, неприятная и довольно вредная для здоровья работа.
Резник получил повышение недавно и еще не успел вкусить расслабляющего коктейля из привилегий. Он не сохранил ни идеалов, ни наивности, растеряв их где-то по пути. Возможно, поэтому послали его, а не кого-нибудь помоложе и поглупее. Лично ему полученное задание не нравилось еще по десятку причин. Он предпочел бы перелопатить груду бумаг и файлов у себя в кабинете. Он вообще крайне редко видел людей, о которых неусыпно «заботился». И слава богу! Его клиенты были не из тех, с кем приятно провести вечер за бутылкой вина. Особенно сегодняшний клиент…
