Он прекрасно понимал, насколько это несбыточно, наивно, инфантильно, — и оттого еще мучительнее было думать об этом. Как от сотворения вселенной осталось реликтовое излучение, так от нас останется только реликтовый шум. И если родился с приемником в голове, то ждешь конца с не меньшим сожалением, потому что о некоторых вещах знаешь наверняка и нет места для самообмана, последнего убежища тех, кто не хочет слышать плохие новости.
Может, он всего лишь искал свою Церковь? Не поповскую кормушку, конечно. Просто место, куда можно пойти не за утешением (какое уж тут утешение!), а за спокойным мужеством, с которым примешь неизбежное.
* * *
Посреди ночи ему приспичило отлить. Стараясь не потревожить кота, он встал и набросил предусмотрительно захваченную с собой куртку цвета хаки, неизносимую и со множеством карманов. Но даже в куртке он почувствовал холод, как только вышел на веранду. Поднявшийся вечером ветер стих; Параход уже и забыл, когда видел в небе столько звезд.
Немного поколебавшись, он всё-таки отправился в сортир, уже проверенный им ранее на прочность. Деревянная коробка в глубине двора была сколочена в лучших традициях деревенского стиля; особенно трогательным показалось Параходу сердечко, вырезанное на уровне головы в дощатой двери и украшенное полуоблупившимся орнаментом из нарисованных краской цветочков.
Конечно, можно было отлить под любым деревом, если уж воспитание не позволило сделать это с веранды, но Параход чувствовал себя здесь гостем не только из-за присутствия кота. Кроме того, у него имелось стойкое предубеждение против некоторых вещей: одни вредили карме, другие — самочувствию, третьи — самоуважению. Например, он не стал бы мочиться на чью-нибудь могилу, тем более на могилу смертельного врага. С врагами надо разбираться, пока они живы.
Ох, какая же хрень лезла в голову от бессонницы! И тянуло, ощутимо тянуло в глубину двора…
Под деревьями тьма была почти кромешной. Он достал из кармана куртки зажигалку, чтобы подсветить себе. Пошел дальше, осторожно ступая по примятой траве. Днем он опасался гадюк; сейчас было вроде бы слишком холодно, и всё же он не понимал, какого хрена решил поиграть в цивилизованность. Скромняги, тихони и честные всегда проигрывают, не так ли? У него появилась возможность это проверить.
Перед сортиром он остановился и поднял зажигалку повыше. Помнится, вечером он запер дверь на поворотную щеколду, а сейчас дверь была приоткрыта.
Его охватил страх, леденивший кишки и спину почище любого внешнего холода. Страх не нуждался в объяснениях или оправданиях. Это было предупреждение, причем уже не первое. Параход не внял. Чему тогда удивляться?
Он и не удивился (почти), когда открыл дверь пошире, переступил порог и внезапно оказался в темноте, не имевшей ничего общего с пустым темным сортиром.
59. Нестор: «Где ты взяла этого клоуна?»
Он плелся по улице в шаге позади девочки и терялся в догадках относительно того, где очутился. Людей ему на глаза попадалось не много, и они вели себя так, будто никогда не слыхали про первородный грех. Обнаженные тела беззастенчиво нежились на траве. У мужчин, как правило, были длинные волосы и бороды. Одна женщина кормила грудью младенца. Нестора провожали взглядами, истинное значение которых он понял немного позже. А поначалу он мог сказать только, что его появлению никто особо не удивился. На него смотрели как на чужеземца, которого не ждет ничего хорошего.
Окружающее смахивало на подходящую натуру для съемок фильма о современной утопии или общине хиппи, поселившихся в заброшенном городе. Правда, кое-что не вписывалось в эту благостную картину, да и сам Нестор почему-то (может быть, из-за черноты, накрывавшей сознание с регулярностью луча маяка) чувствовал себя неуютно, словно идиллия и покой летнего дня могли в любой момент рассыпаться, обнажив гораздо менее привлекательную изнанку здешнего существования.
Отойдя от дома на полсотни шагов, он снова услышал сигналы Ариадны. Похоже, она сходила с ума от изобилия мест силы, многие из которых, к тому же, перемещались. Она работала в глубинных слоях, отвергая видимость, а в этом случае у кого угодно возникли бы проблемы с ориентацией. Он мысленно посоветовал ей сосредоточиться на самых мощных и неподвижных источниках, относительно которых можно было набросать карту и проложить маршрут. И всё равно Ариадна напоминала шкипера, еще недавно видевшего на небосклоне одну-единственную тусклую звезду и вдруг очутившегося среди сияющих россыпей Млечного Пути.
Приглядевшись к девочке, Нестор заподозрил, что она бредет бесцельно. А он-то, наивный, надеялся узнать об этом антигороде побольше. Оказывается, Лера-Никита просто отправилась погулять и заодно продемонстрировать аборигенам свое приобретение. Он не понимал, когда успел сделаться ее живой игрушкой — когда отказался вернуться или раньше, когда заторчал на кладбище возле обелиска…
Какой-то маленький ублюдок, видимо, живущий по соседству, — тоже голый, загорелый и с хитрющим взглядом, — спросил из-за забора:
— Холера, где ты взяла этого клоуна?
Девочка остановилась, прищурилась и сказала:
— Заигрываешь? Чтобы заигрывать, у тебя еще стоячок не вырос.
— А у тебя вообще стоячка нет, — парировал мальчишка и бросил в нее огрызком яблока.
Нестор, находившийся за девочкой на линии броска, мог бы поклясться, что огрызок летел точно в цель, но в последний момент отклонился в сторону ровно настолько, чтобы ее не задеть. После чего Лера-Никита с достоинством продолжила путь.
Нестор, которому начала надоедать роль песика, купленного в другом месте и еще не знакомого с обстановкой, хотел уже было попроситься домой, когда в конце улицы возникло пыльное облако.
Теперь ему стало ясно, что девочка ждала чего-то в этом роде. Она подняла какой-то прутик, прицелилась им в солнце, повернула голову, посмотрела искоса на свою тень, а затем на Нестора. Он снова увидел у нее на лице выражение, которое ему не нравилось. Она явно предвкушала забаву и, похоже, не очень стремилась это скрыть. Улыбаясь, она сказала:
— А теперь беги, Нестор. Это за тобой.
Он не ответил, хотя давно хотел послать ее подальше. Жизнь в монастыре приучила его к терпимости. По правде говоря, терпимости там требовалось гораздо больше, чем в миру. Поэтому он сел на лежавшую под забором колоду и стал ждать хозяев. В том, что это хозяева, он почти не сомневался.
60. Бродяга: «Дай мне его, Малышка»
Услышав крик Малышки, бродяга понял, что у него нет времени на какие-либо обходные маневры. Он мгновенно оценил обстановку. В тот момент от тащившего Малышку ублюдка его отделяло метров двадцать. Еще двое находились по обе стороны от бродяги. Если двигаться очень быстро, этот простреливаемый коридор можно проскочить. У него был шанс успеть к ней на помощь, прорываясь кратчайшим путем. Всё прочее не имело значения.
И он побежал так, словно под ним рушился единственный мост между адом и раем.
