Перед сном мама с великим трудом, но все же уговорила Инес выпить успокоительного настоя, а потом сама уложила ее спать. Посидела с ней, ласково поговорила, поцеловала на ночь. Ах, этого не было так давно, с тех пор, как мама слегла после смерти Ланты! Инес собиралась рассказать ей обо всем, что приключилось сегодня вечером, но внезапно почувствовала ужасную усталость.
– Ты ведь веришь, что я в самом деле видела человека, который прятался у нас наверху? – спросила она.
– Конечно, ласточка моя, – заверила ее мама.
– Как думаешь, что ему там понадобилось?
– Ну, откуда же мне знать, доченька? Только я тебе вот что скажу. Ты замечала? Иногда вечером, когда сильно устанешь, какая-нибудь проблема кажется… ну, совершенно неразрешимой, а утром просыпаешься, вспоминаешь о ней, и сразу все становится на свои места. Недаром говорится – утро вечера мудренее.
Инес закивала – она и сама недавно думала об этом.
– Может, завтра ты вспомнишь какую-нибудь мелочь, которая сейчас ускользает от твоего внимания, а на самом деле все как раз и объясняет, – продолжала мама. А может, поймешь, что все это вообще ерунда, нечего и голову ломать. Так что спи, умница моя, набирайся сил…
Исходящие от мамы тепло, понимание и уверенность в том, что все будет хорошо, подействовали на Инес лучше всяких мерзких настоев. И чего она, в самом деле, так всполошилась? Ну, прятался кто-то наверху, ну, ушел. Подумаешь, горе какое. Главное, что пауков больше нет, Антар дома, мама чувствует себя гораздо лучше. А что касается человека, который прятался в паучьей комнате… Ну, рано или поздно, конечно, и с этим все прояснится. Девочка успокоилась и крепко уснула.
Однако, проснувшись поутру, она снова стала думать о том, что случилось накануне. Сейчас, как и предсказывала мама, эти воспоминания действительно обрели гораздо большую определенность, но, вопреки ожиданиям, легче Инес от этого не стало.
Она вспомнила… ну, почти все.
Сверху спрыгнул человек, никаких сомнений. Мужчина. Хотя, может быть, и не только он один. Инес не покидало ощущение, будто где-то рядом с ним находился паук, хотя его она не видела, это точно. Не видела глазами, но была почти уверена, что «видела» в другом смысле; так, как она могла это делать по отношению к некоторым людям и паукам. Куда он, в таком случае, подевался? Сбежал за спиной у мужчины, пока они с Инес таращились друг на друга? Или остался наверху, а ушел уже потом, пока Инес лежала без сознания?
Она вспомнила и общий облик человека, хотя не очень отчетливо – он был высокий, темноволосый, одетый в серое – и чувство узнавания, возникшее при виде него. Но вот ни имени, ни лица она припомнить никак не могла, сколько ни старалась. На месте лица маячило лишь бледное, расплывчатое пятно. Только одна деталь отчетливо впечаталась в память – рука, которую он поднял, чтобы прикрыть лицо. Правая рука, на которой не хватало безымянного пальца.
От всех этих оживших, но не совсем четких воспоминаний на душе остался мутный осадок неопределенности, а чувство тревоги, угасшее вечером, может быть, просто от усталости, сейчас стало даже еще сильнее. Больше всего Инес беспокоило и раздражало то, что ей никак не удавалось «увидеть» лицо этого человека. Как такое могло случиться – ведь она совершенно точно помнила, что узнала его?
Ладно. Может, это бывает, когда человек пугается, а она вчера испугалась, когда он спрыгнул. Да так сильно, что даже сознание потеряла, чего с ней прежде никогда не случалось. Но гораздо важнее другое. С какой стати вообще посторонний человек прятался у них в доме? Зачем? И кто он такой? Ведь не просто так он забрался на второй этаж чужого дома, а потом попытался потихоньку скрыться? И это ему, без сомнения, удалось бы, если бы не то, что Инес как раз в этот момент подошла к окну. Уж очень ее разбирало любопытство – что там Антар и Бруно собираются делать дальше? Может, он тоже подслушивал их разговор, только не случайно, как Инес, а нарочно? Но зачем? И, наконец, ее не покидало странное ощущение, что, когда человек спрыгнул вниз, он был не один, что рядом с ним находился паук. При одной мысли об этом у Инес мурашки бежали По коже. Ей ужасно захотелось рассказать кому-нибудь о том, что ее беспокоило. Но кому? Отцу и Трейси не стоит, они думают, что ей все это померещилось. Маме? Но что она может сделать? Только разволнуется и, не дай бог, снова сляжет. Антару, вот кому, решила Инес. И как можно быстрее. Ему обязательно следует знать, что кто-то охотится за его секретами. Он один знает, что она действительно способна почувствовать присутствие паука. Он должен отнестись к ее рассказу серьезно. И если даже пока ничего не сможет выяснить или предпринять, то, по крайней мере, будет настороже.
Однако брат, к сожалению, к завтраку не вышел. Наверно, вчера поздно вернулся и еще спит, подумала Инес.
Она вяло ковырялась в еде и не принимала участия в разговоре. Дед подлизывался к ней, называл «золотой головкой», говорил, что хватит ей бегать, надо отдохнуть, посидеть дома. Понимай так – и поиграть с ним в карты. Инес никак на его слова не реагировала, просто пропускала их мимо ушей.
Отчаявшись чего-нибудь от нее добиться, дед стал цепляться к Трейси, но она так его отбрила, что он, наконец, обиженно смолк и до конца завтрака больше не раскрывал рта.
Зато родители говорили, не умолкая. Оба они выглядели так, словно за прошедшие сутки сбросили лет по десять.
Папа, наконец, побрился, тщательно расчесал рыжеватые, густо пересыпанные сединой волосы, и это удивительным образом преобразило его. Карие глаза молодо поблескивали, их взгляд то и дело возвращался к полному, но все еще красивому, яркому лицу жены.
Папа сказал, что хочет после завтрака начать приводить в порядок верхний этаж дома, но мама возразила:
– Нет уж, сначала натаскай воды побольше, а потом делай, что хочешь. Всем надо хорошенько помыться, а то, пока я лежала, вы тут мхом начали обрастать. Да и постирать не мешает.
Отец смущенно взъерошил волосы на затылке.
– Как скажешь. Тебе, конечно, виднее, дорогая. Но только, пожалуйста, никаких тяжестей сама не поднимай. И вообще не перетруждайся. Потихонечку, полегонечку, ладно?
– Это уж как получится, – мама засмеялась. – Вот только надо бы еще сходить проведать Данаю, отнести им с Борой свининки. Но это потом, ближе к вечеру. Сначала мыться. Уж будьте любезны, – она перевела на дочерей взгляд темных, искрящихся глаз, – надолго никуда не уходите.
Услышав о Данае, Инес внезапно встрепенулась.
Даная приходилась матерью папе и жила со своей дочерью Борой, но мама любила ее как родную. Бабушка Даная помогла маме вырастить всех ее старших детей, но не Инес, потому что как раз незадолго до рождения девочки у Данаи начало заметно слабеть зрение, и она почти перестала выходить за пределы своего двора. Сейчас она практически ничего не видела, кроме смутных теней. Раньше, когда со зрением у нее все было в порядке, бабушка Даная лепила из глины и раскрашивала очень занятные фигурки животных с физиономиями, сильно смахивающими на человеческие лица. Инес нравилось рассматривать эти фигурки, когда она бывала у бабушки. Хотя настоящей близости между ними не было, Инес относилась к ней скорее хорошо, чем плохо или никак, что, учитывая ее характер, значило не так уж мало.
