Около шести часов Керрис подняла руку, требуя тишины, и спросила:
— Вы слышите?
— По-моему, где-то стреляют, — неуверенно произнес Сэм.
— Интересно, кто и в кого? — пробормотал Гэбриэл и, держа автомат на изготовку, направился к лифту.
Мне захотелось составить ему компанию. Я прижал здоровое ухо к двери и услышал в глубине шахты перестрелку. Там, внизу, шел бой. Вначале стрельба велась непрерывно и интенсивно, затем она сменилась отдельными выстрелами и очередями. Еще немного — и внизу воцарилась тишина.
Сэм стоял, склонив голову набок, в ожидании новых выстрелов. Так ничего и не услышав, он спросил:
— Что, черт побери, там происходит?
Ответа на этот риторический вопрос не было, и мы вновь отошли за баррикаду из офисной мебели. Едва мы успели это сделать, как до моего слуха долетел звук зуммера. Я поискал глазами его источник, и оказалось, что звук исходит из деревянной полированной коробки на столике у стены. На коробке поблескивали несколько переключателей.
— Это интерком, — пояснила Керрис. — Кто-то пытается установить с нами контакт по внутренней связи.
— Почему они не хотят воспользоваться обычным телефоном? — с подозрением покосился на хитрый прибор Сэм.
— Вполне вероятно, что телефонная линия не в порядке.
— О'кей. — Сэм приблизился к столику и взял в руки коробку, от которой в стену уходило несколько разноцветных проводов. — Кто знает, как с этой штукой обращаться?
— Позволь мне. — Керрис щелкнула тумблером. Сэм ничего не произнес. Он только молча слушал. Однако никаких звуков, кроме негромкого шипения, прибор не издавал.
— Алло? — наконец сказал наш командир. Голос его, надо признаться, прозвучал не очень уверенно.
— Сакраменто, — произнес незнакомый мужской голос.
Во взгляде Сэма промелькнул лучик надежды. Дав на пароль необходимый отзыв, он спросил:
— Кто говорит?
— Сержант Грегори Кэмпбелл, сэр. Дивизион «Си» морской пехоты «лесовиков», сэр.
— Лейтенант Траскотт с вами?
— Никак нет, сэр. Он только что погиб. Здесь было сражение.
— Доложите ситуацию, сержант.
— Мы сумели перегруппироваться, сэр, мобилизовав все ресурсы. Примерно полчаса назад мы приступили к новому штурму здания.
— Вы удерживаете вестибюль, Кэмпбелл?
— Так точно, сэр. Но долго нам не продержаться. Прошу вас, сэр, как можно скорее спуститься, чтобы мы могли убраться отсюда ко всем чертям. С минуты на минуту ожидается прибытие танков противника.
— Благодарю, Кэмпбелл. Мы спускаемся.
— Похоже, мы получили пропуск на выход, — посмотрев на нас, бросил Сэм.
Там, где мы находились, лифты работали в автоматическом режиме. Гэбриэл нажал кнопку вызова, и через несколько секунд кабина покорно остановилась на нашем этаже.
Как только двери закрылись и начался долгий спуск, Сэм сказал:
— Когда станем выходить в вестибюль, держитесь как можно ближе к Кристине. Приготовьте оружие. — Он тревожно посмотрел на стрелку индикатора этажей. — Мы так до конца и не знаем, что там, внизу, происходит.
То, что мы увидели, удивило нас безмерно. В вестибюле не было ни души. Вглядевшись, я заметил на мраморном полу черные пятна. Там взрывались ручные гранаты. Кое-где еще оставались темно-бурые следы запекшейся крови. Выйдя из лифта, я обнаружил, что разбитую во время сражения мебель уже убрали. Меня поразило, что, несмотря на недавно прогремевший бой, на полу не было ни единой стреляной гильзы.
Лишь во входных дверях небоскреба маячила одинокая фигура морского пехотинца с характерным зеленым платком на шее.
— Сюда, сэр! — выкрикнул морпех. — Прошу вас, скорее!
Даже на таком расстоянии было видно, что его лицо стало каким-то неестественно красным. И в этот момент я понял, что морской пехотинец просто залился краской смущения, или вернее — стыда.
Мы миновали уже половину просторного вестибюля, когда Гэбриэл вдруг остановился и пробормотал:
— Не нравится мне все это… здесь явно что-то не то…
Мы прошли еще несколько шагов — и с сержантом морской пехоты произошло нечто странное: ни с того ни с сего он вдруг отшатнулся. Уже исчезая в дверном проеме, он успел сдавлено выкрикнуть:
— Простите меня, я не хотел…
Он еще не успел скрыться с глаз, как его место заняла дюжина людей в черных мундирах. Ни слова не говоря, гвардейцы направили на нас стволы автоматов.
Мы, в свою очередь, взяли на прицел их.
Из-за линии солдат Торренса выступил человек, с которым я уже встречался. Это был Рори Мастерфилд — остролицый и остроносый парень, плывший вместе со мной на пароходе в Нью-Йорк. На Рори были белая рубашка с открытым воротником и самые обычные цивильные брюки.
Он поднял руки, продемонстрировав, что не имеет при себе оружия, и произнес:
— Керрис, попроси своих друзей опустить оружие.
— Нет.
— А ты все-таки попроси. Зачем вам всем погибать без толку?
— Мы намерены отсюда уйти! — выкрикнула Керрис. — Прикажи своим людям очистить дорогу!
— Вам не удастся пройти через эту дверь. На улице поджидают сотни наших солдат.
— Вы не посмеете стрелять.
— Неужели?
— Да, не посмеете, поскольку не рискнете навредить Кристине. Она для Торренса — главная ценность.
— Итак, наши переговоры зашли в тупик? — спросил он и снова поднял руки.
Я расценил этот жест как сигнал и огляделся в поисках затаившихся снайперов. Электрики, видимо, уже начали менять разбитые в ходе вчерашнего сражения люстры, и с потолка прямо над нашими головами свисали провода для временного освещения.
Но на кончиках проводов находились вовсе не лампы. На тонких, почти незаметных проволочках висели предметы, весьма похожие на свечи.
Сэм тоже заметил эту странность и вынул из-за пояса гранату. Последнее, что я запомнил, был черный ствол моего автомата, направленный на стоящих в дверном проеме гвардейцев.
Затем мне показалось, что на меня рухнул весь Эмпайр-Стейтс-Билдинг.
Первое, что я припомнил, когда ко мне вернулись рудименты сознания, был потолок с гирляндами свисающих проводов. Теперь я понял, что странные предметы на проволоке были не свечи, а динамитные патроны.
Самого взрыва я не слышал. По крайней мере — не помнил, что слышал, и это, наверное, было еще одним результатом испытанного потрясения. Взрыва я не слышал, но эффект был налицо. Открыв глаза, я увидел лишь расплывчатые очертания мельтешащих у моей головы солдатских ботинок. Видел я плохо, а слышать не мог совсем. Казалось, уши законопачены ватой. Что же касается неприятного покалывания на лице, то его я, напротив, ощущал вполне отчетливо.
