– Нет необходимости. Ты еще успеешь догнать главную группу. У тебя есть экземпляр карты.
– Есть. Но я иду с тобой, – твердо сказал он.
– Ладно. – Я кивнул. – Значит, надо идти обратно через центр Лидса, а потом на север.
– Ты думаешь, этот Кавеллеро там, на месте?
– Не знаю. Просто не знаю.
Мы шли молча. Снова вошли в выжженное сердце Лидса. Все так же качались мумифицированные тела на зигзагах тросов над улицами.
Я поглядывал на Теско. Как мне его понять?
Он пытался убить меня при первой нашей встрече на острове. В подвале на Парадизе я врезал ему так, что расплющил нос. Хотя это мало что добавило к ромашке шрамов у него вокруг рта. Теперь он идет рядом, скрипя сапогами по гальке, стараясь не отстать. Он сгибается под тяжелым рюкзаком, на плече у него винтовка, шелковые ленточки развеваются на ветру; те, что привязаны к коленям, то и дело касаются земли и почернели на концах.
Ведь он точно не участвует в гуманитарной миссии по спасению Кейт?
И не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, как он меня ненавидит до печенок.
Откуда же такое изменение отношения?
Иисус его послал за мной присматривать? Или даже пустить мне пулю в спину? Я же им обоим не доверял. Иисус подозрительно быстро соглашался со всем, что предлагал Стивен. Но Иисус – лидер своей общины, а Стивен – нашей. Я думал, между ними будет больше трений.
Не складывалась картинка.
И чем больше я об этом думал, тем больше верил, что у Теско есть какая-то скрытая причина мне помогать. И я все больше верил, что ливерпулец, называющий себя Иисуом, проводит в жизнь собственный тайный план.
Я все еще это обдумывал, когда увидел самолет Говарда. Он упал на скорости в городском квартале между гостиницей “Квин” и почтой. От машины остались лишь клочья почерневшего металла. Одно крыло упало поперек элегантного когда-то входа в отель.
Я осторожно подошел к обломкам и заглянул в то, что осталось от кабины. Жар сжег тело Говарда до костей. Я поднял из золы кусочек металла. Очки в золотой оправе. Они расплавились и потеряли форму.
Здесь мы ничего не могли сделать. Говард Спаркмен, двадцати одного года, погиб.
Мы пошли вперед. И шли, быть может, минут десять, когда я заметил, что Теско стал оглядываться назад.
Я знал почему.
Сняв с плеча винтовку, я сказал:
– Кажется, за нами идут?
98
Меня зовут Кейт Робинсон.
Я пишу это как последний, быть может, шанс сказать тебе, Рик, что со мной случилось. Я знаю, что это письмо ты найдешь. Найдешь ли ты мое тело – не знаю.
Мне надо торопиться, они все ближе. В любой момент, я знаю, они могут вломиться в дверь. Бог один знает, что они тогда со мной сделают. Рик, никогда мне не было так одиноко и беспомощно. Как я хочу, чтобы ты был рядом!
Ладно, так вот что со мной было.
Вчера отказал мотор у самолета, на котором летели мы с Синди. Ей удалось посадить машину на дорогу возле самого Лидса. Я только успела вылезти из самолета, как по нему начали стрелять. Пули били по земле рядом со мной. Я бросилась в укрытие, а Синди махнула, чтобы она выезжала на самолете из-под огня.
Она, пытаясь уйти от обстрела, повела самолет быстрее, чем было можно. Он наткнулся колесом на островок безопасности и опрокинулся.
Когда я подбежала, Синди в кабине была уже мертва.
Что мне было делать? Я решила идти в Ферберн в надежде, что Бен Кавеллеро еще в деревне. И вчера вечером я сюда дошла.
Ты видел, как изменилась здесь местность. Поднявшийся из-под земли жар выжег всю растительность. Деревья обуглились. Поля почернели, нигде ни одного зеленого листочка. От Лидса до Ферберна тянется пустыня. Черная пустыня.
Я уже входила в деревню, когда появились они.
Тогда я вбежала в церковь и закрыла дверь.
Помнишь церковь св. Елены на краю деревни? (Я сейчас здесь сижу и пишу, на деревянной скамье возле самой купели.) Я помню, как блестели когда-то на солнце молочно-белые известняковые стены этой церкви, помню квадратную башню с часами, черную шиферную крышу. А вокруг погост со старыми надгробьями – живописно, как на полотнах Констебля.
Ты теперь видишь (потому что ты уже здесь), как все переменилось. Стены почернели от сгоревшей травы, из трещин в земле вылетают в небо струи газа, несущие пепел и пыль. Пепел садится хлопьями черного снега, от него чернеют стены, надгробья. Часы на башне застыли на без десяти два.
Они уже за дверью.
Сейчас почти полдень. Цветные витражи разбиты. Если встать на лестницу, которую я приставила к стене, можно выглянуть наружу. Я вижу, как они приближаются.
На черной земле они сверкают своей серостью, будто освещены изнутри. Глаза у них красные, как свежая кровь. Руки длинные и мощные, как у обезьян.
Они пришли за мной. Я залезла на лестницу, чтобы выглянуть. Они перелезли остатки изгороди и вошли на кладбище.
До двери в церковь им тридцать шагов.
Я иду за винтовкой. Без боя я им не сдамся.
Прощай, Рик.
Я тебя любила. Очень.
Кейт.
99
Меня зовут Рик Кеннеди.
Мы шли через Лидс. Дорога по щиколотку была усыпана битым стеклом, и оно хрустело под ногами. Болтались за разбитыми окнами пластинки жалюзи. Люди по городу не ходили – только крысы, вороны, – а теперь и еще кое-кто.
– Как ты думаешь, кто за нами идет? – спросил Теско. – Ребята в сером вернулись.
– Серые?
– Видишь вон там, справа? В переулке?
– А… вижу. – Теско хмыкнул и передернул затвор.
– Не стреляй без крайней необходимости, – сказал я тихо. – У них численное превосходство примерно сто к одному.
– Так прихватим с собой побольше этих гадов. Что скажешь?
– Я скажу: продолжаем движение. Может, удастся оторваться от них среди развалин.
Мы пошли быстрее.
Я оглянулся на серые силуэты. Они были так похожи, будто сошли с конвейера кошмаров. Представьте себе портрет:
Глаза восточных очертаний. Блестящие.
Красные.
Влажные.
Зловещие.
Здоровенные упрямые головы, щетка жестких волос как продолжение гребня, идущего от лба до затылка. Руки как у горилл. Под кожей перекатываются узлы бицепсов. Таким рукам сломать человеческий торс – как вашим сломать карандаш. А на каркас костей и бугры мышц натянута кожа – серая, как грубо выделанная шкура, цвета серой глины. Из этой шкуры бесстыдно торчат бородавки, похожие на зернистые коричневые соски.
