— Я думал, тебе это понравится, Тарик.
— О нет, я и пальцем к нему не притронусь!
— Я сделаю это, — сказал Марр, опустился на колени и отбросил в сторону остатки одежды трупа вместе с лохмотьями кожи.
— Видишь? — Торгаддон отступил назад. — Тибальд сам вызвался, давай не будем ему мешать.
— Хорошо, только будь осторожен, Тибальд, — предупредил его Локен и с облегчением отвернулся, чтобы не видеть отвратительного зрелища, а Марр принялся расчленять труп.
Астартес приступили к обыску, а Локен взобрался на возвышение, где стояло кресло капитана, и оттуда заглянул в кабину экипажа, заваленную всевозможным мусором и наростами плесени. Локен никак не мог понять, что могло привести этот славный корабль и не менее славного человека к такому позорному концу.
Он обошел кресло и остановился, задев ногой какой-то твердый предмет. Нагнувшись, Локен обнаружил продолговатую шкатулку из полированного дерева. Ее стенки остались чистыми и гладкими, что в этом интерьере показалось, по меньшей мере, странным. Шкатулка была темно-коричневой, длиной примерно с руку человека, и по всей поверхности дерева были вырезаны непонятные символы. Крышка держалась на золотых петлях, и, отодвинув тонкую задвижку, Локен заглянул внутрь.
Шкатулка оказалась пустой и обитой изнутри красным бархатом. Только открыв шкатулку, Локен осознал, насколько опрометчиво это было с его стороны. Он задумчиво провел пальцами по крышке, обводя символы, и их плавные округлые очертания показались смутно знакомыми.
— Сюда! — закричал один из воинов Локасты, и Локен, подхватив шкатулку, кинулся на зов.
Пока Тибальд Марр продолжал разбирать прогнивший труп Тембы, остальные Астартес сгрудились на палубе вокруг какой-то находки.
Локен, подойдя ближе, увидел обрубок руки Эугана Тембы, мертвые пальцы которой все еще сжимали рукоять странного сверкающего меча с лезвием, похожим на серый кремень.
— Точно, это правая рука Тембы, — сказал Випус, наклоняясь, чтобы взять меч.
— Не трогай, — остановил его Локен. — Если это оружие свалило с ног Воителя, я не хочу даже думать, что оно может сделать с нами.
Випус отпрянул от меча, словно от ядовитой змеи.
— А это что? — спросил Торгаддон, показывая на шкатулку.
Локен опустился на колени и поставил шкатулку рядом с мечом. Увидев, что оружие должно точно поместиться внутри футляра, он совершенно не удивился.
— Мне кажется, раньше меч лежал здесь.
— Выглядит совсем как новая, — заметил Випус. — А что там вырезано? Какие-то письмена?
Локен ничего не ответил и, опустившись на колени, стал разгибать пальцы Тембы, сжимавшие рукоять меча. Хоть он и понимал, что это невозможно, но все же морщился, отводя каждый мертвый палец, словно ожидал, что рука оживет и вцепится в него.
Наконец, меч был освобожден, и Локен поднял оружие.
— Осторожнее! — воскликнул Торгаддон.
— Спасибо, Тарик, а я уж чуть не собрался его выбросить.
— Извини.
Локен медленно опустил меч в шкатулку. Рукоять вздрогнула, и у Локена возникло дикое ощущение, будто меч эхом повторил имя Тарика. Предчувствие чудовищной опасности, грозящей другу со стороны оружия, сжало сердце. Локен захлопнул крышку и выдохнул давно сдерживаемый воздух.
— Во имя Терры, как такой человек, как Темба, завладел этим странным оружием? — спросил Торгаддон. — По нему даже не скажешь, что это изделие человеческих рук.
— Так и есть, — сказал Локен и, к своему ужасу, понял, почему вырезанные на стенках шкатулки символы показались ему знакомыми. — Это изделие кинебрахов.
— Кинебрахов? — изумился Торгаддон. — Но разве они не…
— Да, — сказал Локен, бережно поднимая шкатулку с пола. — Это и есть анафем, похищенный из Зала Оружия на Ксенобии.
Слухи молниеносно распространились по «Духу мщения», и рыдающие люди выстроились вдоль пути, по которому должны были нести Воителя. Сотни людей встречали Астартес в каждом переходе, когда те проносили своего командира на щитах. На Воителе были его парадные доспехи снежно-белого цвета, отделанные золотом, на груди сияло пурпурное Око Терры, а благородное чело венчал серебряный лавровый венок.
Носилки держали Абаддон, Аксиманд, Люк Седирэ, Сергар Таргост, Фальк Кибре и Каллус Экаддон, а позади шли Гектор Варварус и Малогарст. Ослепительно сверкали отполированные доспехи, а форменные плащи колыхались при каждом движении.
Шествие возглавляли герольды и глашатаи, так что повторение кровавой сцены, произошедшей на пусковой палубе, было исключено, а кроме того, Астартес двигались очень медленно, словно боясь потревожить раненого командира, сражавшегося с ними бок о бок с самых первых дней Великого Крестового Похода. Воины Астартес не сдерживали слез.
За неимением цветов люди осыпали носилки полосками бумаги, на которых были написаны слова любви и надежды. Узнав, что Воитель еще жив, они зажигали сухие травы, которым приписывались целительные свойства, и подвешивали дымящиеся курильницы по всему пути следования процессии, а где-то неподалеку оркестр играл марш Легиона.
Горящие свечи и курильницы издавали сладковатый аромат, а мужчины и женщины, солдаты и рабочие, охваченные общим горем, рыдали друг у друга в объятиях. Вдоль всего перехода были вывешены боевые знамена, и до самой стартовой палубы шествие сопровождалось молитвенными песнопениями. Двери, ведущие на палубу, и все переборки до последнего сантиметра были оклеены клочками пергамента с посланиями Воителю и его сыновьям.
Аксиманд, никогда не видевший ничего подобного, был поражен таким единодушным проявлением народной любви и сочувствия. Для него Воитель в первую очередь был воином, отцом, избранником Императора.
Для всех этих смертных он стал гораздо большим. Для них Воитель был символом благородства и героизма, символом новой Галактики, которую они под его руководством создавали на пепелище Века Раздора.
Само существование Хоруса обещало конец страданиям и смертям, долгие века терзавшим человечество.
Благодаря таким героям, как Воитель, Долгая Ночь подходила к концу и на горизонте уже загорался свет новой эпохи.
И теперь все это было под угрозой, и Аксиманд понимал, что сделал правильный выбор, позволив перевезти Воителя на Давин. Жрецы ложи Змеи вылечат Хоруса, а если для этого потребуются силы, которыми не принято гордиться, что ж, пусть будет так.
Жребий брошен, и остается только верить, что примарх к ним вернется. Аксиманд улыбнулся, припомнив слова Хоруса, сказанные по поводу веры. Воитель, по своему обыкновению, выказал глубочайшую мудрость в абсолютно неподходящей для этого обстановке — как раз перед прыжком с несущегося штурм-катера на город зеленокожих на Улланоре.
— Когда ты достигнешь предела своего знания и полетишь в темноту неизвестности, надо верить, что впереди ждет одна из двух возможностей, — сказал тогда Воитель.
