– Ну конечно! Через голову Дронова? И откуда у них
выход на Руслана? Они же не бизнесмены и не уголовники. Все, Серега, тема
закрыта. Я согласен с тем, что убийство Халиповой связано с Дроновым, но вопрос
о понедельнике должен быть исчерпан. Ты меня понял? Если ты считаешь, что
Дронов уехал из Москвы, потому что знал о готовящемся убийстве своей любовницы,
то и копай в этом направлении. Если ты считаешь, что Волкова и Кричевец могут
быть к этому причастны, – ради бога, делай все, что считаешь нужным. Но
забудь уже наконец про понедельник!
– Ладно, – хмуро пробормотал Зарубин. – Но с
Риттером я все-таки встречусь.
– Твою мать! – заорал Коротков. – Ты что,
глухой? Или я плохо объясняю?! Работы непочатый край, ребята зашиваются, что
наши, что рубоповцы…
– Не кричи на меня. – Зарубин был спокоен и даже
как будто весел, словно с ним на повышенных тонах разговаривал не замначальника
отдела, а какой-то совершенно посторонний мужик, чье мнение в жизни Сергея ни
малейшей роли не играло. – Я встречусь с ним в нерабочее время.
– У сыщика не бывает нерабочего времени, у нас с тобой
ненормированный рабочий день. Не забыл? О господи, да почему же ты такой
упрямый? Сам же видишь, что пустышку тянешь, а признаться не хочешь. И как с
тобой разговаривать, если кричать на тебя нельзя, а нормальных слов ты не
понимаешь! А кстати, почему на тебя нельзя кричать?
Зарубин хитро улыбнулся и подмигнул. Он понял, что гроза
закончилась, Коротков выпустил пар и снова готов к человеческой беседе.
– Потому что я маленький. У меня знаешь какой жуткий
комплекс из-за этого? Мной нельзя пренебрегать, меня нельзя ругать, и на меня
нельзя кричать, а то я начинаю ужасно расстраиваться. А когда я расстраиваюсь,
я тупею. И плохо работаю.
– Ты – маленький шантажист, – Коротков выставил
вперед указательный палец.
– Ну да, – согласился Сергей. – А ты большой
начальник. Короче, шеф, я все понял и сделаю, как ты сказал. А об остальном ты
как будто не знаешь. Лады?
* * *
То, что прекратились постоянные дожди, это, конечно, Настю
обрадовало, а вот похолодание наступило одновременно с неприятностями. На
теплоцентрали случилась авария, и все дома в Болотниках оказались без отопления
и горячей воды. В течение дня Насте кое-как удавалось спасаться от холода, но
проведенная в борьбе с ним ночь истощила все запасы ее мужества. Прямо с утра
она позвонила Дюжину и спросила, что в таких случаях нужно делать.
– Нормальные люди топят камин и включают
водонагреватель, – спокойно ответил Павел. – Но тебя к нормальным
причислить нельзя, во-первых, ты не в состоянии наколоть дров, а те, что
наколол Коротков, мы в воскресенье все пожгли. Во-вторых, ты не знаешь, где и
как включается водонагреватель.
– И что мне теперь делать? Ждать, пока я превращусь в
мороженую селедку?
– Ждать, пока я приеду.
– Долго ждать-то? – жалобно спросила Настя. –
Я уже изнемогаю.
– Часа полтора. Сейчас отпрошусь у Ивана и поеду.
Вот ведь незадача! Была бы нога здоровой, можно было бы
одеться потеплей и полтора часа гулять по лесу быстрым шагом, и для здоровья
полезно, и согреться помогает. А тут, как ни одевайся, все равно холодно, как
будто на улице сидишь, да никакой особо теплой одежды у Насти с собой и не
было, не рассчитывала она оказаться без отопления.
Ну хорошо, полчаса можно отдать лечебной прогулке,
длительность которой уже доведена до тридцати минут. А еще час? Настя
вспомнила, как мерзла целый день накануне и целую ночь, и решила, что после
таких испытаний час-то уж точно продержится. Подумаешь, что такое один час,
один малюсенький-коротюсенький часик по сравнению с целыми сутками, холодными и
бесконечными!
Чистяков привез в Болотники много книг, но Настя, против
ожидания, читала мало. Она предпочитала копаться в себе, выискивая первопричины
собственных проблем. Она не верила в чудеса, но с того дня, как она набралась
смелости и сказала сама себе все, что думает о собственных отношениях с
начальником, нога стала болеть меньше. Трудно сказать, почему это произошло,
потому ли, что кончились все сроки для болезни и дело пошло на поправку, потому
ли, что Настя ведет более здоровый образ жизни, ежедневно гуляет, много спит и
регулярно ест, или же потому, что Паша Дюжин был прав. Насте очень хотелось
поговорить с ним об этом, но в выходные рядом все время был Лешка, а потом и
Коротков появился, и вообще на даче царила веселая суета, а такой разговор ей
казался серьезным и для чужих ушей не предназначенным. Особенно для Лешкиных,
ведь он, физик-математик, человек прагматичный и приземленный, еще смеяться
начнет. Она и сама училась в физико-математической школе и выросла воинствующей
атеисткой, но у нее мышление какое-то не такое, как у Чистякова. Может быть,
оттого, что она больше, чем муж, имеет дело с чужими судьбами и чужими
поступками и хорошо знает, какие необъяснимые вещи происходят в человеческих
головах и случаются в человеческих жизнях.
Как бы там ни было, неспешные размышления и над своим
поведением, и над поведением других людей привели ее к неожиданному выводу:
люди очень часто не используют собственные ресурсы, предпочитая ресурсы чужие,
потому что изначально уверены в том, что у них ничего не получится. Под
собственными ресурсами в данном случае Настя имела в виду душевные силы и
психологические возможности. Чем больше самых обыденных жизненных ситуаций она
вспоминала, тем четче проступала закономерность. Да взять хотя бы самый простой
пример, с деньгами, которые берут в долг. Человек, скажем, зарабатывает
определенную сумму и знает, что если он будет экономить, то через три года
скопит достаточно, чтобы купить себе… ну, допустим, новую машину. Есть два
варианта: копить, ждать и через три года осуществить задуманное либо взять
деньги в долг на три года и купить машину уже сейчас, потому что та, которая
есть, уже старенькая, или немодная, или маловата стала. Чаще всего идут по
второму пути, потому что уверены: еще три года на этой колымаге они не
выдержат. Ну нет же больше никаких сил! Не езда, а мучение. Перестать ездить на
машине и на три года пересесть на общественный транспорт? Нет, что вы, я не
смогу, я привык к машине, какие могут быть трамваи и троллейбусы! А если
вдуматься, что значит «я больше не могу» или «я не смогу»? А еще «у меня больше
нет сил», «я этого не вынесу», «я не в состоянии»? Да все то же: уверенность в
том, что собственных сил не хватит. Не хватит терпения, выдержки, силы воли.
Лучше прибегнуть к помощи чужих денег, чем задействовать внутренний ресурс и
свои способности.
Конечно, зачастую мы, люди, лукавим. Мы вполне допускаем,
что и сможем, и вынесем, и сил хватит, но очень уж неохота… Муторно, надоело,
скучно. Иногда мучительно. Иногда больно. Сознательное претерпевание страдания
или неудобства мы рассматриваем как некую жертву, которую приносить,
естественно, не хотим. И стремимся сделать так, чтобы жертву приносили другие.
Пусть они, эти другие, меняются, пусть делают свое поведение более удобным и
приемлемым для нас, пусть принимают наши взгляды и разделяют наши вкусы, тогда
нам легче будет с ними сосуществовать. Пусть делятся с нами своими деньгами,
свободным временем, способностями. Им, другим, принести жертву легче, чем нам,
таким усталым и измученным.
