И, не дожидаясь ни согласия, ни отказа, он решительно
направился к буфету. Однако, когда Валерий вернулся к столику, Любы за ним не
было. Высокий стакан из тонкого стекла с недопитым вишневым соком стоял в
компании с пустым низким толстостенным стаканом, из которого Риттер пил виски.
В пепельнице дымилась сигарета со следами красно-коричневой помады на фильтре.
Куда это Любаша сорвалась, осетрины не дождалась, сигарету не докурила? Не
иначе, в туалет побежала, плакать. Ничего, проплачется и вернется.
Он собрался было отправить в рот аппетитный кусочек рыбы, но
внезапно снова накатило раздражение, и Риттер со злостью бросил вилку на стол.
Достал телефон, позвонил Ларисе в мастерскую. Никто не ответил. Перезвонил на
ее мобильный. Абонент временно недоступен. Отключила? Батарея разрядилась? Или
находится там, куда мобильная связь не достает? Например, в метро. Или в
каком-нибудь подвале. Хотя у Ларки своя машина, но с этими ее сомнительными
подружками, лесбиянками и наркоманками, она может оказаться где угодно. А может
быть, она уже дома, мирно пьет чай в компании с Ниной Максимовной или смотрит
телевизор? Нет, не может быть, Нина тут же перезвонила бы ему и сказала, что
Ларка вернулась, мать знает, как он нервничает, со вчерашнего вечера не может
жену найти. Дома она не ночевала, но это дело обычное, хотя прежде она всегда
отвечала на звонки и Валерий точно знал, что она спит в мастерской. Целые сутки
от нее ни слуху ни духу. Это может означать только одно: пристрастие к
наркотикам сделало новый виток, теперь она или дозу сильно увеличила, или
употребляет что-то другое, от чего мозги напрочь отшибаются и теряется
представление о том, что нужно все-таки хотя бы звонить домой, пусть не
приходить, но хоть объявляться, чтобы близкие не сходили с ума от волнения и не
искали по подворотням, милициям и моргам.
Но домой он на всякий случай позвонил. И ничего нового не
услышал. Нина Максимовна тоже тревожилась, правда, по несколько иному поводу.
– Сынок, приезжай, пожалуйста, – жалобно попросила
она. – Я боюсь. Если Лариса такое себе позволяет, то я могу представить, в
каком состоянии она явится домой. Я боюсь оставаться с ней одна.
Конечно, мать думала только о том, что будет, когда невестка
вернется домой. А Риттеру было все равно, что будет, лишь бы вернулась наконец.
Лишь бы нашлась. Или хотя бы позвонила.
Надо ехать в мастерскую, открывать дверь своим ключом и
смотреть, что там и как. Может быть, Ларка сдуру передознулась и теперь лежит
там одна, без сознания, и некому ей помочь?
Эта мысль приходила ему в голову неоднократно в течение
всего дня, и Риттер уже брался за пальто, собираясь ехать, но вспоминал
отвратительную картину, которую увидел, когда неожиданно нагрянул в мастерскую
вместе с Анитой, и снова вешал пальто в шкаф и возвращался в кабинет. Нет, не
готов он столкнуться с этим еще раз. А ведь может быть и кое-что похуже,
например, не одна партнерша, а несколько. Или свальный грех, разнузданная
оргия. Зачем ему это видеть? Достаточно того, что он вполне допускает: это
может быть. Он понимает, почему это происходит, и знает, кто в этом виноват. Не
Ларка, а он сам. Он не сделал все возможное, чтобы ей помочь, а сама себе она,
дурочка, может помочь только таким вот идиотским способом, подхлестывая
воображение и испытывая на прочность эмоции.
Но вдруг с ней беда и она нуждается в помощи? Надо ехать,
твердил себе Риттер, быстро проталкиваясь сквозь толпу гостей и машинально
раскланиваясь со знакомыми. Надо ехать. Он подойдет к двери и послушает. Если
там шум и веселье, значит, с женой все в относительном порядке, он тихонько
развернется и уйдет. Если там тишина, он осторожно откроет дверь и войдет. Он
только посмотрит. Он не станет устраивать сцены, не будет никого выгонять, не
начнет орать и махать руками. Ему только нужно убедиться, что Лара не нуждается
в помощи, что она жива. Он даже постарается, чтобы его никто не заметил. Он
только убедится, успокоится и тут же уйдет.
А если ее нет в мастерской? Что тогда делать?
По длинному коридору, мимо ресторанов и бутиков, Риттер
шагал в гардероб, продолжая автоматически отвечать на приветствия и пожимать
руки. Впереди мелькнул знакомый костюм. Любаша?
Он догнал ее уже в гардеробе, когда Люба судорожно
просовывала руки в рукава длинного плаща.
– Ты уходишь? – удивился он.
– Ты тоже, – сквозь зубы ответила она, не глядя на
него.
– У меня срочные дела, – зачем-то начал
оправдываться он. – И потом, я все-таки гость, это не мой праздник. А ты
работаешь в «Планете»…
– Я работаю матерью, и у меня маленькие дети.
Люба выглядела не то встревоженной, не то сердитой – Риттер
не разобрал. Но ему и не хотелось сейчас вникать, у него свои проблемы, с ними
бы разобраться, а Любашино настроение само как-нибудь наладится.
К выходу они шли вместе. И не сказали друг другу ни слова,
пока не оказались на крыльце гостиницы. Риттер позвонил водителю и велел
подъезжать к входу.
– Где твоя машина?
– Вон там, – Люба показала куда-то в
сторону. – Счастливо тебе. Передавай привет Нине Максимовне и Ларисе.
– Спасибо, передам.
Спустившись по ступенькам, Люба обернулась, помахала ему
рукой и улыбнулась как-то жалко и потерянно. Валерий помахал в ответ и долго
смотрел, как она идет к машине своей новой походкой, тяжелой и безрадостной.
* * *
Приглашение на прием по случаю десятилетия холдинга
«Планета» Селуянов получил без труда.
Накануне он просидел добрых два часа в кабинете у
заместителя генерального директора по персоналу и в итоге вместе с новой
информацией унес с собой пригласительный билет на два лица, который поклялся
использовать не для того, чтобы привести девицу на светскую тусовку и нажраться
на халяву, а исключительно в служебных целях.
Зам генерального по фамилии Исканцев, как показалось
Селуянову, искренне горевал о Галине Васильевне Аничковой.
– С Галиной Васильевной занималась моя падчерица, дочь
жены от первого брака. У девушки была тяжелейшая депрессия, а после курса у
Аничковой она буквально расцвела. И никаких таблеток! Для меня было очень
важным, чтобы без лекарств, понимаете?
– Понимаю, – кивнул Селуянов. – Откуда вы
узнали про Аничкову? Кто вас с ней свел?
– Приятель, владелец одной торговой фирмы. У него
как-то вдруг дела пошли очень успешно, я, естественно, поинтересовался, в чем
секрет, он мне и рассказал про Галину Васильевну и про то, что заключил с
Аничковой корпоративный договор. Он использовал очень правильный, на мой
взгляд, метод. Ведь наш русский человек страсть как не любит признаваться в
том, что у него проблемы и он ходит к психологу или там к психоаналитику. Все
стараются это скрыть. А проблемы-то есть, и совершенно очевидно, что они мешают
успешно работать, а если успешно не работают отдельные сотрудники, то какой же
может быть успех у всех вместе?
