– Сорок минут ходьбы.
– Когда появляется боль? Сразу или к концу прогулки?
– Примерно на середине. Скорее даже ближе к концу.
– Ходите с палкой?
– Дома – нет, а на прогулку хожу, конечно, с палкой.
– Давайте я вас посмотрю.
Профессор задал ей еще два десятка вопросов, на которые
Настя постаралась ответить точно и добросовестно, потом осмотрел ногу.
– Не вижу ничего экстраординарного, – он пожал
плечами и снова сверкнул лысиной, усаживаясь за стол. – Учитывая время,
которое прошло с момента перелома, ваше состояние могло быть даже несколько
хуже. Когда наступило улучшение?
– Неделю назад.
– А до этого все время были сильные боли?
– Все время.
– И что вы хотите от меня услышать? Объяснения, почему
так долго болело, а потом резко стало улучшаться?
– Нет. А… – она осторожно посмотрела на него, – вы
могли бы дать такое объяснение?
– Мог бы. Но не уверен, что вам это нужно. Да и какая
вам разница? Зачем вам углубляться в медицинские тонкости? Главное, что
улучшение наступило и идет оно очень высокими темпами. По вашему сегодняшнему
состоянию, вы в моей помощи не нуждаетесь. Примерно через две недели вы можете
выходить на работу.
– То есть вы хотите сказать, что я могла бы к вам не
приходить? – прямо спросила Настя.
– В этом не было никакой необходимости, – он
улыбнулся чуть смущенно, глядя на длинный белый конверт, который Настя вытащила
из сумки и положила на стол прямо перед ним. – Только если для вашего
собственного спокойствия.
– Спасибо, – вздохнула она.
«Ну маменька, ну удружила, – думала она, плетясь по
длинным бестолковым коридорам к выходу. – Сто пятьдесят баксов псу под
хвост. Да еще и настроение испорчено. И кто ее просил устраивать мне эту
консультацию? Я понимаю, она хотела как лучше, она думала, что нога у меня
болит все так же сильно, как раньше, а я просто скрываю, не жалуюсь… Не делай,
не говори и не думай ничего, о чем тебя не просят. С „не делай“ и „не говори“
вроде бы понятно. А вот „не думай“… Может быть, это как раз тот случай? Не
забыть бы поговорить об этом с Пашей Дюжиным».
В гардеробе, надев куртку, она уже вытащила из сумки
телефон, чтобы позвонить филологу Валентину, но ее опередил чей-то звонок.
– Опять гуляешь? – Коротков говорил так бодро, что
Настя сразу поняла: еще немного – и он сорвется. Совсем, видно, устал. –
Битый час названиваю тебе по городскому, а ты не подходишь. Смотри, совсем
загуляешься, дорогу к дому не найдешь.
– А я в Москве, – сообщила она уныло.
– Да ну? Честно?
– Угу. К врачу ездила, на консультацию.
– И что врач сказал?
– Что через две недели могу приступать.
– Не, две недели это слишком долго, это я столько не
выдержу.
Да он и двух часов не выдержит, бедолага. Кто сказал, что
быть начальником легче, чем подчиненным исполнителем?
– Ты территориально где сейчас? – спросил
Коротков.
– На Пироговке.
– Лешка с тобой?
– Нет, он в Жуковском. А что, он тебе нужен?
– Да на фиг он мне сдался. Мне ты нужна. Ты на чьих
колесах?
– Ты не знаешь… Один знакомый. А что нужно-то?
– Можешь подъехать к Ольшанскому в горпрокуратуру? Мы
тут на совещание собрались.
– Ну а я-то при чем? Я же на больничном.
– Слушай, подруга, не вредничай, а? И без того жизнь
такая, что не продохнуть. Ольшанский тебя хочет, он нашим хилым мозгам не
доверяет. Ася, я серьезно. Приезжай, а?
– Юрочка, ну какой от меня толк, ну ты сам подумай? Я
же половины информации по делам не знаю.
– А вот и хорошо. У нас глаза уже замылились, а ты
свежим взглядом… Короче, приедешь?
– Не знаю, Юр, мне надо у водителя спросить, может, у
него планы другие.
– Да и черт с ними, с его планами, пусть он тебя только
до Кузнецкого добросит, а на дачу я тебя сам отвезу. Заодно и переночую, если
пустишь.
– А Ирина что на это скажет?
– Она в Минск на съемки укатила. Так пустишь
переночевать-то?
Где-то вдалеке за голосом Короткова послышался дружный
хохот. Видно, кто-то из ребят, присутствовавших при этом разговоре, весьма
своеобразно комментировал услышанное. Наверняка Сережка Зарубин дурака валяет.
– Пущу, что с тобой сделаешь. Ладно, ждите, скоро
приеду, если в пробках не застряну.
Она вышла на улицу. Самарин уже сидел в машине и с
увлечением читал какую-то книгу. Услышав, что она открывает дверь, тут же
выскочил и бережно усадил ее на переднее сиденье.
– Что сказал доктор?
– Что буду жить долго и счастливо.
На этот вопрос за последние десять минут пришлось отвечать
уже во второй раз. А еще ребята обязательно спросят. А потом Лешка. И маме надо
будет доложить. Как бы не разозлиться раньше времени. А лучше всего придумать
что-нибудь, чтобы вообще не раздражаться по этому поводу. Как Лешка вчера
сказал? Если не можешь выбрать действие, то выбери мотивацию. Не отвечать на
вопрос она не может, если в разговоре с ребятами еще можно отшутиться, то мама
и муж потребуют обстоятельного отчета. Что ж, будем выбирать мотивацию и
чувствовать себя свободной.
– Куда едем? Назад в Болотники?
– В городскую прокуратуру. Знаете, где это?
– Конечно. Вас там нужно будет подождать?
– Нет, Валя, спасибо, на сегодня мы на этом закончим.
Там совещание у следователя, оно может продлиться очень долго, так что ждать
меня не нужно.
– Как же вы доберетесь до дачи?
– Меня отвезут.
– Ладно. А завтра мне приезжать?
– На ваше усмотрение. Мы с мужем будем рады вас видеть,
завтра суббота, и до утра понедельника он пробудет со мной. Так что охранять меня
не нужно, а если заедете просто в гости – милости просим.
Он был совершенно не нужен ей, этот безработный филолог,
пытающийся заработать деньги сочинением детективов, но ведь он потратил на нее
столько времени, оказал ей любезность, помог. И потом, это она сейчас такая
храбрая и может думать, что ей кто-то там не нужен, потому что она в Москве, и
еще относительно светло, и ночевать с ней будет Коротков, а завтра утром
приедет Лешка. Но настанет понедельник, сначала утро, потом вечер. И наступит
момент, когда она очень сильно усомнится в том, что ей никто не нужен.
Из размышлений ее вывел осторожный вопрос Самарина:
– А разве сотрудников, которые на больничном, вызывают
на совещания?
