– Что мадам Волкова глупая и несчастная, но строит из
себя умную и счастливую. Вот так примерно. Ничего интересного.
– А у Кабалкиной?
– Там еще хуже. Но с Любочкой что-то мне не до конца ясно.
Помнишь, Сережка Зарубин говорил, что ее любовник бросил? Так вот, этот
любовник у нас немец.
– Германия, Австрия, Швейцария?
– Понятия не имею, и Зоя Петровна не знает.
– Откуда же известно, что он немец?
– А Зоя Петровна слышала, как Люба с ним по-немецки
разговаривала. Ушла, понимаешь ли, в ванную, заперлась там, чтобы никто не
слышал, и щебетала, щебетала… А через пару дней впала в глубокое горе, из
которого так до сих пор и не вышла. И знаешь, что странно?
– Скажешь – узнаю, – Доценко снова поежился на
пронизывающем ветру. – Только давай шаг прибавим, а то я окоченел совсем.
Они пошли быстрее.
– Так вот, Люба всю жизнь матери доверяла и про все
свои любовные истории ей рассказывала. Ничего не скрывала. А про этого немца
Зоя Петровна ничего не знает, ну просто ничегошеньки. Кроме того, что он немец.
Вот я и подумал, что, может быть, тут не любовная история, а деловая. С этим
немцем она крутила какую-то финансовую аферу, а теперь он ее или кинул и
оставил без денег, или подставил, и ей грозит разоблачение. Вот потому она так
и нервничает.
– Зачем же она Зарубину плела, что у нее любовник
пропал?
– Ой, наивный ты, Мишка, хоть и женатый! – фыркнул
Селуянов. – Он же действительно пропал, немец этот, понимаешь? Она его
найти не может, и не понимает, в чем дело, и от этого психует. Ей нужен был
квалифицированный милицейский совет, что в таких случаях делать, как искать
человека, чтобы не задействовать официальные каналы. Вот она и придумала, что
это был любовник. Понял? И психолог Аничкова могла каким-то боком к этой
истории прикоснуться. Может быть, видела что-то или слышала случайно. В общем,
надо Любочкиного кавалера устанавливать и искать.
Доценко собрался было задать сакраментальный вопрос: «Как
искать?», но внезапно остановился. Метрах в пятидесяти от дома, в который они
направлялись, он заметил машину, возле которой стояли двое. Одного из них он
помнил очень хорошо, совсем недавно разговаривал с ним, всего несколько дней
назад, когда устанавливал его алиби на момент убийства актрисы Халиповой.
Парень из группировки Руслана Багаева, кличка Самсон. Второго Михаил прежде не
встречал, но внешность и повадка у него были не вызывающие никаких сомнений:
такого же полета птичка. Оба в свободных темных брюках и коричневых коротких
куртках с поднятыми воротниками, оба слегка небриты и примерно одного роста. Ну
прямо близнецы-братья. Различие только в том, что у Самсона длинные волосы,
забранные на затылке в куцый хвостик, а его напарник коротко острижен.
– Ну-ка погоди, – он придержал Селуянова за
рукав. – Чего это тут багаевский шустрик толчется?
– Который? – насторожился Коля.
– Вон тот. Второго не знаю, а этот, с хвостиком,
Самсон, мы его на причастность к убийству Халиповой проверяли. Слушай, может,
Каменская права и между делом актрисы и Ларисой Риттер есть какая-то связь, а?
Может, не будем торопиться с Харченко?
– Каменская, скорее всего, не права, – авторитетно
заявил Николай, – но торопиться не нужно, это верно. Пошли, поговорим с
ребятами. Харченко никуда не денется, к нему мы всегда успеем.
Сделав веселые лица и придав походке вальяжную
расслабленность, они подошли к машине, возле которой стояла странная парочка.
– Здорово, Самсон. – Лицо Доценко излучало
доброжелательность и радость по поводу неожиданной встречи. – Помнишь
меня?
– А то, – коротко цыкнул Самсон.
Его лицо, напротив, никакой радости не выражало.
– По какой теме гуляем в районе Петровки?
– Где Петровка, а где мы, – немногословно, но
вполне резонно ответил второй, стриженый.
– Ну не скажи, не так уж далеко, рядом совсем, –
продолжал Миша. – Так все-таки, Самсон, чего ты тут выжидаешь, а?
– А тебе не все равно, начальник? Я просто стою, никого
не трогаю, актрису твою я не убивал, ты это уже выяснил. Чего надо-то?
– Да ты понимаешь, – тягуче вступил в разговор
Селуянов, рисуя крайнюю озабоченность и озадаченность, – актрису-то ты,
может, и не убивал, но вот то, что ты тут стоишь и никого не трогаешь, мне не
очень нравится.
– Это еще почему?
– Да ты понимаешь, в этом доме живет подозреваемый. Мы
вот тут думали, может, это он актрису… того… А может, и не он. Шли вот и
сомневались. А тут ты стоишь. И все сомнения разом пропали. Нехорошо, Самсон,
некрасиво получается.
– Брось, начальник. – Самсон говорил по-прежнему
лениво и неспешно, но в глазах заплескалось беспокойство. – Не в тему
говоришь. Актрису никто из наших не трогал, вы ж сами проверяли.
– Да ты понимаешь, – снова затянул свою волынку
Селуянов, – мы вот тоже думали, что он как следует все проверил, а
оказалось, плохо он проверял. Много чего осталось невыясненным. Ему даже
выговор за это объявили.
Он кинул на Доценко строгий взгляд придирчивого начальника,
Миша тут же, как положено, отыграл смущение и некоторую даже виноватость.
– Короче, Самсон, ты нам сейчас быстро рассказываешь,
кого вы тут караулите. Если это не имеет отношения к актрисе, мы уходим, а вы
продолжаете стоять. А если не рассказываешь, то мы все дружно возьмемся за руки
и потопаем на Петровку, тут недалеко. Машину твою здесь оставим, закрывать ее
не будем, сигнализацию тоже включать погодим, а как на Петровку придем, тут же
Гоге шепнем, что на Краснопролетарской тачка стоит, такая недешевая. Долго ты
ее потом искать будешь.
Под Гогой ходили все угонщики, «работающие» в районе
Садового кольца, и были они, с одной стороны, умельцами неслыханными, с другой
– такими же неслыханными беспредельщиками, изымающими автомобили невзирая на
лица, то есть у всех подряд, включая всенародно любимых артистов и криминальных
авторитетов. Лишь бы модель и цвет подходили.
Самсон думал так же медленно, как и говорил. От напряжения
морщины на лбу шевелились, и в такт этому шевелению хлопали короткие густые
ресницы. Его стриженый напарник стоял с отсутствующим видом и ни о чем не
думал, из чего оперативники сделали вывод, что главным в этом тандеме является
именно Самсон, ему и решение принимать.
– Позвонить надо, – наконец выронил Самсон из
плотно сжатых губ.
– Валяй, – разрешил Селуянов. – Только чтобы
я слышал.
– А не перебьешься?
– Не перебьюсь, – заверил его Коля. – Вот как
бог свят, не перебьюсь. Я все понимаю, ты человек подневольный, тебе разрешение
на разговор надо получить. Я к этому отношусь с уважением. Звони. Но я должен
слышать, что ты будешь говорить. Я ведь тоже человек подневольный, у тебя –
понятия, у меня – инструкции. По-моему, это справедливо.
