— Я только что потерял свою супругу.
— Да, но... — Уна не решилась продолжить.
— Я попрошу Рамсеса отправить меня в самый дальний, забытый всеми ном. Я больше не хочу созерцать красоту и величие Фив. Я также не заслуживаю, чтобы обо мне упоминали как о человеке, в чьих жилах течет царская кровь. Рамсес желает увековечить свое имя от топей Северной Дельты до четвертых порогов Нила, тогда как я жажду только покоя.
Тамит произнес это с горечью и иронией, прежде ему не свойственной, и Уна не решилась возразить.
Ее сын позвал писца и велел написать прошение в ведомство фараона, а спустя две недели получил приказ явиться к одному из царских сановников.
Тамит отправился во дворец. Впервые в жизни он был совершенно равнодушен к своей судьбе. Былые надежды казались не более чем пьянящим и дурманящим зельем, странным, нелепым сном. Во дворце ему было сказано, что фараон рад тому, что один из его слуг сумел вовремя убежать от хеттов, что царь внимает его просьбе и согласен отправить его на службу в тот ном, какой Тамит пожелает избрать.
— Разумеется, служащие нужны не везде. Сейчас тебе зачитают список номов и городов, — сказал чиновник.
Он держался без подобострастия, но с должным уважением и время от времени с любопытством поглядывал на золотую пектораль на шее посетителя.
Писец принялся читать, а Тамит погрузился в думы о своих безнадежных грезах. Как же долго он сооружал в своих мечтах, в своих мыслях и сердце эту непомерную пирамиду, сооружал для того, чтобы однажды одна-единственная смерть смогла разрушить ее до основания!
Он очнулся, уловив отзвук чего-то знакомого, и попросил писца:
— Пожалуйста, повтори.
— Ном Черного Быка. Город Эффе.
Тамит встрепенулся.
— Я бы хотел поехать туда.
— Но это очень далеко, — вмешался чиновник. — Настоящее захолустье. Там полно болот.
— Мне знаком этот край, — ответил Тамит, — я там родился.
На самом деле он родился в Фивах, но ему доставило удовольствие увидеть, как округлились глаза писца, а взгляд чиновника сделался подозрительным и острым.
Получив назначение, Тамит испытал прилив душевных сил, что помогло ему решиться на следующий шаг.
Пока человек жив, он продолжает надеяться, и его чувства не вынешь из сердца даже острым ножом. Тамит отправился в дом архитектора Мериба и не слишком удивился, когда отворившая ему дверь темнокожая служанка сказала, что госпожа уехала в Эффе навестить родителей и неизвестно когда вернется.
Уна просила Тамита оставить Амени в Фивах.
— Я хочу подарить ему ту любовь, которой был лишен ты, — сказала женщина.
Тамит не возражал. Он постарался убедить мальчика, что ему лучше остаться в столице.
— Я скоро приеду, — добавил он, хотя не был уверен в том, что вернется.
Амени нехотя согласился. Он гордился своим отцом и вместе с тем привязался к бабушке, которая любила и баловала внука.
Тамит сошел на пристань Эффе около полудня, и ему почуди-лось, будто он вернулся в прошлое. Хрустящий раскаленный песок казался белым от солнца. Редкие растения поникли, сраженные зноем. Красновато-желтая земля была покрыта затвердевшей коркой. Жители Эффе попрятались в домах, спасаясь от солнца и мелкой песчаной пыли, которая норовила проникнуть в жилье. Весь город казался погруженным в жаркую пустоту.
Тамит шел по знакомым улицам, и его снедало слепое ожидание чего-то такого, что могло бы перевернуть жизнь. То было ожидание, от которого он устал и которому перестал верить. Прежде он удивился бы, если бы кто-то сказал, что самая изнуряющая на свете вещь — это предвкушение счастья.
Среди зелени сада пестрели цветы, скромный провинциальный особняк Анхора, как и прежде, был аккуратно побелен. Служанка сказала, что госпожа Тия отдыхает после обеда, но гость без колебаний проследовал в дом. Давно минуло время, когда Тамита гнали прочь, — теперь его принимали с почтительными поклонами, хотя он считал такое уважение незаслуженным.
Молодой человек тихо постучал. Изнутри отозвался сонный женский голос, и тогда он быстро вошел.
Тия не отрываясь смотрела на Тамита. Ее губы и щеки порозовели, глаза вспыхнули переливом нежнейших красок — от изумрудной до тончайшей лазури. Она протянула тонкие руки и обняла того, кто вдруг очутился на ее пороге, и этот жест решил все. Он вернулся туда, куда должен был вернуться, пришел к той женщине, которая никогда не переставала его ждать.
Тия припала к груди возлюбленного.
— Ты приехал!
— Да, Тия.
Она подняла взор, и золотое солнце вновь отразилось в прозрачной воде.
— Мы снова расстанемся?
— Нет, никогда.
Лицо женщины озарилось улыбкой, но Тамит еще не был готов улыбнуться в ответ. Он не мог скрыть правду, которая всегда жила в его сердце.
— Я люблю тебя, Тия, и прошу богов отдать тебя мне, — сказал Тамит и, не выдержав, добавил: — Они и без того отняли у меня слишком много!
— Боги способны отнять у нас только то, что сами же дали нам в наказание или в награду, — со слезами промолвила Тия.
Анхор был ошеломлен, когда узнал правду о разводе дочери, но ему пришлось с этим смириться. Тамит, как высокородный гость и будущий зять, остановился в его доме. Оба старались не вспоминать о том, что произошло между ними в ту пору, когда потомок фараона Сети считал себя сыном обитателя болот.
Тамит поселился на мужской половине и виделся с Тией лишь днем. Оба вели себя как люди, едва оправившиеся от тяжелой болезни и делающие первые неуверенные шаги. Их сближению сопутствовало слишком много трагедий. Джемет, Инара. Мериб. И все же когда Тамит смотрел в глаза Тии, он забывал то зло, которое ему причинили другие люди, и то, причиной коего он невольно сделался сам. Он помнил только о любви к этой женщине и думал о том, что вдвоем они сумеют проложить путь в ту жизнь, о которой так долго мечтали.
Тамиту понравилась Харуя, дочь Тии. Она была ласковым, веселым ребенком и внешне походила на мать. Тамит признался Тие, что не знает, как обращаться с детьми.
— Когда-то ты умел играть, — сказала женщина. — А больше ничего и не нужно.
Через несколько дней Тамит пригласил Тию на речную прогулку. Он помог молодой женщине сесть в лодку и привычным движением оттолкнул суденышко от берега.
— Куда мы едем? — спросила Тия.
— Навестим Шеду, моего отца. Я признаюсь ему, кого он воспитал.
— Он воспитал человека. Человека, способного сопереживать и любить.
Тамит усмехнулся.
— Да. Знак фараона не спасает ни от одиночества, ни от горя. От них спасает только любовь.
По берегам Нила высился тростник, заросли которого служили приютом для множества птиц. На ветвях акаций неподвижно лежали большие вараны; завидев лодку, они мгновенно скрывались из глаз.
