Тина взглянула на спутницу. Красиво спадающие складки сиреневого платья Джоан казались застывшими, а завитки волос молодой женщины, напротив, шевелились, неустанно перебираемые ветром. Наклонившись к Мелиссе, женщина что-то шептала, и девочка искренне и нежно улыбалась в ответ.
Поговорив с дочкой, Джоан обернулась — отсвет любви мягко ложился на ее спокойное лицо.
— Вы такая счастливая! — неожиданно для себя произнесла Тина и тут же пожалела о своих словах: что она, в сущности, знает о жизни этой женщины?
Джоан, натянуто улыбнувшись, выпрямилась во весь рост.
— Я выгляжу такой?
— Да, — ответила Тина и, боясь, что ее поймут превратно, добавила:— У вас есть ребенок…
Молодая женщина вытерла о платок испачканные травой руки и, немного помолчав, сказала:
— Конечно, в этом я счастлива… Каждый в чем-то счастлив, но в чем-то — нет. Полностью ни того, ни другого, наверное, не бывает. Ведь так?
Тина кивнула.
— Вот вы…— начала Джоан и остановилась.
Девушка поняла. Конечно, молодой женщине интересно знать, отчего она, Тина Хиггинс, живет здесь, почему ведет такой образ жизни. Миссис Макгилл считала Тину девушкой, еще не знавшей любви, и Джоан, видимо, думала так же. Может, сказать правду? Нет, не стоит.
— Я счастлива покоем, который здесь нашла.
— И… это все?
— Да.
Джоан пристально смотрела на собеседницу живыми карими глазами. Тина стояла посреди солнечного света, но вся точно в объятиях теней: иногда нечто внутреннее, просачиваясь наружу, становится сильнее внешнего, зримого.
— Но вы красивая, молодая… У вас есть родные?
— Мама, сестра.
— И вы ни о чем не мечтаете?
Тина улыбнулась простодушному удивлению, прозвучавшему в голосе Джоан.
— Я одна из многих, миссис Пакард, и такая же, как все.
— Чем же вы тогда счастливы: тем, что жизнь проходит мимо вас? Что время высасывает из вас годы, а с годами силы?
«Да, — подумала Тина, — она права. Никто не меняется вдруг, это происходит постепенно, как смена времен года, и если мы теряем что-то, то замечаем это далеко не сразу».
— Я же не старуха, мне всего двадцать лет. — Сказав это, девушка подумала о том, что временами ощущает себя старше своего возраста. — Я нашла тихую гавань и намерена пробыть в ней столько, сколько понадобится для того, чтобы все обдумать и решить, как построить дальнейшую жизнь. Несмотря на кажущуюся простоту, это удивительное место, здесь бег времени замедлен, и даже если заняты руки и мысли, душа все равно свободна. Я кажусь вам блаженной в своей отрешенности от мира?
— Нет… Да вы, наверное, на самом деле и не такая… Иначе, возможно, ушли бы в монастырь. В Австралии есть монастыри?
— Не знаю. Не удивлюсь, если нет. Здесь люди не того склада.
— О да! — Джоан улыбнулась, вспомнив слова миссис Макгилл. — Люди земли, а не неба. Им не до того, чтобы смотреть наверх!
Она взглянула на небо, и Тина подумала, что в такой миг человек всегда светел и чист, даже если душа его исполнена проклятий, ибо небеса способны отделять устремленный на них взор от всего остального, извлекать из него, пусть помимо нашего желания, но по воле Создавшего нас, свет раскаяния, любви и добра.
— Мне кажется, вы ошибаетесь, — мягко возразила девушка, — как раз «люди земли» ближе к Богу, им легче смириться, принять все на веру, тогда как те, другие, склонны сомневаться, бунтовать, разочаровываться. Они редко бывают в ладу сами с собой, с окружающим миром и часто противоречат Всевышнему.
— А вы какая?
— Не знаю. Только чувствую: вечное уединение для меня не выход. Если я когда-либо и касалась рукою небес, то ногами все равно всегда стояла на земле.
Джоан внимательно выслушала, а после с участливым видом взяла девушку за руку.
— У вас что-то случилось? В прошлом?
Тина заметила: она спрашивала как человек, знающий настоящую цену внутренним переживаниям, а возможно, даже горю.
«Вот именно, — подумала девушка, — в прошлом».
— Случилось. Но это даже помогло мне… Я лучше узнала себя и людей.
— Несчастная любовь? — прошептала Джоан.
— Я не знаю, — искренне призналась Тина, — несчастная или счастливая.
— Расскажите! — Большие карие глаза Джоан смотрели с мольбой. Это не было пустым любопытством, за просьбой скрывалось большее — желание сквозь призму чужого несчастья глубже осознать и понять свою собственную трагедию.
У Тины давно не было подруги, у Джоан тоже, и обе женщины почувствовали сильную потребность сблизиться, поговорить по душам.
Рассказать? Вот так сразу раскрыть душу незнакомой женщине? Но почему бы и нет!
Не расположенная к полной откровенности, Тина умолчала в своем рассказе о некоторых подробностях, но все же… Она словно вернулась туда, в Кленси, на четыре года назад, и с каждым произнесенным словом ее нынешняя меланхолия растворялась в воспоминаниях, которые, как это часто бывает, казались даже более яркими, чем была прежде сама действительность. Девушка сказала Джоан, что молодой человек, которого она полюбила, солгал, признаваясь в ответных чувствах, и нарушил обещание написать ей письмо.
— А куда он уехал?
— В Америку. Я узнала, что пароход едет от Сиднея до Сан-Франциско.
— Сан-Франциско! — воскликнула Джоан. — Тина! Я могу попытаться помочь! Как имя этого человека?
— Боюсь, он не вашего круга, миссис Пакард.
— Прошу вас, Тина, называйте меня по имени… О, это неважно! Мир потрясающе тесен, я много раз убеждалась… Так как его зовут?
Тина неохотно ответила:
— Конрад О'Рейли.
— О'Рейли? Ирландец?
— По отцу. — Тина уже была не рада, что заварила эту кашу. — Я… не желаю его искать. Зачем? Я не хочу и не могу заставить этого человека любить меня против воли!
Джоан покраснела. Точно провинившаяся школьница, она водила носком туфли по мокрой скрипучей траве.
— Но… хотя бы узнать, где он и что с ним.
Тина задумалась. В самом деле, может быть, у Конрада давным-давно другая женщина, своя семья… Ей было бы очень больно, но она не питала бы больше надежд и постаралась бы его забыть. О Господи! Она же пыталась забыть его все это время и… не могла.
Тина не желала признаваться собеседнице в том, в чем с трудом признавалась себе: на самом деле она мечтала, чтобы Конрад, если он жив, когда-нибудь вернулся в Австралию, к ней, Тине Хиггинс. Разве не он нагадал ей по руке второе замужество, сына и полное счастье? Впрочем, это, конечно же, была просто глупая шутка.
