В этой секции библиотеки почти все пространство занимали стеллажи высотой в сотни метров, лучами расходящееся от центрального зала. Скрипучие полки были забиты интерпретирующими текстами, календарями сновидений, журналами регистрации снов и множеством книг по общим вопросам астропатии. Здесь были собраны все видения, посылаемые и получаемые в Городе Зрения, полный свод переговоров, проходивших между Террой и остальной Галактикой.
Десятки сутулых астропатов, похожих на зеленоватые привидения, парили между стеллажами, листая толкователи видений, а телепаты высокого ранга добавляли в постоянно увеличивающиеся тома недавно одобренные символы. Любое изменение должно было быть одобрено смотрителем бесценного хранилища Артемейдонсом Юном. Старый располневший телепат шаркал вдоль стеллажей в сопровождении целой грозди люмосфер и толпы помощников.
Афина кружила по залу, пока не ощутила присутствие Сарашины в отделе, посвященном фундаментальному символизму видений. Она направилась к своей бывшей наставнице, и та подняла голову, реагируя на приближение. Несмотря на отсутствие традиционного зрения, астропаты благодаря своему дару воспринимали окружающий мир не менее четко, чем зрячие люди.
— Афина, — окликнула ее Сарашина с искренней улыбкой. — Как ты себя чувствуешь?
— Больной и усталой, — ответила Афина. — А как еще может себя чувствовать астропат?
Сарашина понимающе кивнула. Афина, уловив краткий отблеск сочувствия, подавила свой гнев, вспыхивающий, когда она ощущала в окружающих жалость к ней.
— Ты пришла поговорить о Кае Зулане? — спросила Сарашина, словно не замечая резкого тона Афины.
— Нет, хотя одному Трону известно, как сильно он пострадал.
— Не подлежит восстановлению?
— Трудно сказать наверняка, — ответила Афина. — Им овладела сильнейшая аверсия, и его психика больна, но, я думаю, мне удастся его вытащить.
— Ладно, если ты пришла поговорить не о Зулане, что еще тебя беспокоит?
— У меня было видение, касающееся Десятого легиона, — сказала Афина. — Сразу после встречи с Зуланом.
Сарашина жестом пригласила ее в дальний уголок зала, где вдоль закругленной внешней стены башни были поставлены столы и информационные машины. Она ощутила замешательство Афины и потому выбрала свободный стол подальше от астропатов, изучавших книги и манускрипты, созданные специально для слеповидящих.
Афина направила свое кресло за Сарашиной и разложила на столе свои записи.
— А ты занесла это видение в Проводник? — спросила Сарашина.
— Еще нет, сначала я решила посоветоваться с тобой.
— Хорошо, но после нашего разговора сразу же занеси его в журнал. Тебе известна цель экспедиционной флотилии Десятого легиона?
— Конечно, — сказала Афина. — И как раз это пугает меня сильнее всего, потому что мне кажется, что это не настоящее послание.
— Что ты имеешь в виду?
— Я хочу сказать, что это, вероятно, не видение будущего. Мне кажется, что все это происходит прямо сейчас.
— Расскажи, что ты видела, — предложила Сарашина. — И ничего не пропускай.
— Я была в выжженной солнцем пустыне и увидела, как из песка поднимается обсидиановая статуя мускулистого воина в броне из черненого металла. Воин был прикован к скале. Его кисти были покрыты серебром, и на левой руке сидел сокол с янтарными глазами, перьями цвета морской волны и загнутым клювом.
— Со статуей все ясно, — заметила Сарашина. — Это Прометей.
Афина кивнула. Образ титана из древних мифов, олицетворяющего веру в человечество вопреки божественному повелению, был распространенным среди астропатов символом, указывающим на примарха Десятого легиона. И серебряные руки статуи служили точным указанием на личность.
— Да, Феррус Манус, — сказала Афина. — Примарх Железных Рук.
— И что же произошло в этом видении?
— Солнце закрыла огромная тень, я подняла голову и увидела, как солнечный свет исчезает, а мир вокруг оказался засыпан черным зернистым песком. Это новый символ, но в последнее время я часто его видела.
— Исстваан-пять, — подсказала Сарашина.
Афина вновь кивнула.
— Как только солнце померкло, статуя Прометея натянула прикрепленные к скале цепи. Металлические звенья стали лопаться, и тогда сокол взмыл в небо, а в руке гиганта появилось сверкающее копье. Воин устремился вперед и метнул копье в самый центр черного солнца, наконечник высек фонтан искр и пронзил ядро.
— Хорошее предзнаменование для флотилии лорда Дорна, — заметила Сарашина.
— Я еще не закончила, — сказала Афина.
Прежде чем продолжать, она глубоко вздохнула.
— Хотя воин и пронзил темное солнце копьем, я видела, что он все еще прикован к скале. И я сознавала, что гигант ударил преждевременно, не имея полной силы, чтобы поразить врага. Затем статуя вновь погрузилась в песок, а сокол спустился к скале, проглотил остатки обсидиана и с торжествующим криком взмыл в небо.
— Это все? — спросила Сарашина.
— Да, это все, — подтвердила Афина и постучала пальцами по листкам с записями. — Я сверилась со своей онейрокритикой, и толкование меня сильно беспокоит.
Сарашина протянула руки вперед, и ее пальцы запорхали по выпуклым словам и буквам.
— Феррус Манус всегда был слишком нетерпелив, — сказала она. — Он рвется к Исстваану-пять впереди всех своих братьев, стремясь уничтожить мятежников, и большая часть сил отстает.
— Да, но меня беспокоит сокол с янтарными глазами, — призналась Афина.
— Сокол, несомненно, играет важнейшую роль, — согласилась Сарашина. — Его причастность не может не беспокоить. Те силы, что Феррус Манус оставил позади, будут истреблены. Какую еще интерпретацию ты применяла к соколу?
— В большинстве цивилизаций это символ войны и победы.
— Само по себе такое толкование нельзя считать зловещим. Какие же у тебя есть еще основания для тревоги?
— Вот это, — сказала Афина. При помощи руки-манипулятора она открыла старинную онейрокритику и развернула ее к Сарашине. Как только пальцы Сарашины скользнули по страницам и слова проникли в сознание, ее безмятежное лицо помрачнело.
— Это старинное поверье… — начала Сарашина.
— Я знаю. Многие древние боги, которым поклонялись вымершие народы, считали сокола олицетворением воинской доблести, что только подтверждает очевидный символизм. Но я вспомнила о тексте, который был на рисунке, высеченном у подножия мраморной скульптуры, которую работники Консерватория нашли в развалинах того улья, что обрушился в Нордафрике всего год назад.
— Кайрос, — дрогнувшим голосом произнесла Сарашина. — Я ощутила его падение. Шесть миллионов жизней были погребены в песках. Ужасно.
В тот момент, когда улей Кайрос погрузился в пустыню, Афина была на «Лемурии», орбитальной станции над Террой, но эфирное сотрясение, сопровождавшее его гибель, обрушилось на нее волной боли и ужаса. Аура Сарашины дрогнула от печальных воспоминаний.
