— Что же мы будем с ним делать? — спросил Кирон.
— Возьмем с собой на Исстваан-пять, — сказал Шубха. — Разве это не очевидно? Наше место рядом с братьями в наших легионах, и если Красный Ангел связал свою судьбу с Хорусом, значит, у него были на то веские причины.
Тагоре, соглашаясь с ним, кивнул, и Атхарва видел, что Кирон тоже считает эту идею разумной. Ашубха оставался безучастным, а Севериан не поднимал глаз. Атхарва набрал в грудь воздуха, зная, что следующие его слова могут оказаться опасными.
— Но если так рассуждать, то у Императора, назвавшего их изменниками, тоже могли быть свои причины. А вдруг ваши легионы недостойны вашей преданности?
Тагоре вскочил на ноги, и в его руке сверкнул клинок.
— Сначала меня называют изменником Легио Кустодес, а теперь еще и ты? Я убью тебя на месте.
— Фениксиец предатель? — воскликнул Кирон, нацелив плазменный карабин в голову Атхарвы. — Я был бы тебе благодарен, если бы ты тщательнее выбирал слова, колдун.
Атхарва понимал, что пути назад нет, но при такой эмоциональной реакции отстаивать свое мнение было бы неразумно.
— Как вы можете с уверенностью ручаться за свои легионы? Сколько лет прошло с тех пор, как вы в последний раз встречались со своими братьями? Пятьдесят? Сто лет? Кто может знать, что за это время произошло с вашим легионом? Я больше семидесяти лет не смотрел в глаза Алого Короля, а Тагоре, насколько мне известно, почти сто лет не преклонял колени перед Ангроном. Нас бросили в самое глубокое подземелье Терры только из-за наших значков, а не за истину в наших сердцах, так кто же может определить, кому мы теперь верны? Наш первейший долг служить Империуму, верно?
— Любой повелитель, заковавший меня в цепи, не достоин моей преданности, — заявил Тагоре.
— Возможно, это и так. Но как быть с нашими братьями-легионерами? Что может разрушить узы братства, выкованные в боях? Или теперь мы верны только им? Или мы верны зарождающемуся братству среди нас? Подумайте об этом, нам представился уникальный шанс самостоятельно выбрать того, кому мы принесем клятву верности.
— Хорошая речь, — произнес Тагоре, постукивая себя по голове. — Но я и так знаю, кому принадлежит моя преданность. Только примарху, чьим словам и поступкам я следовал в пожарах войны и кто подарил мне возможность стальной хваткой обуздывать свою ярость.
— От тебя, Тагоре, я и не ожидал ничего другого. Ты сражался рядом с Ангроном еще со дней Боевых Гончих, со времен Дешеа, а как насчет вас? — спросил Атхарва, обращаясь к Шубхе и Ашубхе. — Ни у одного из вас нет такой аугментики, как у Тагоре. Что вы скажете?
— Я согласен с Тагоре, — последовал ожидаемый Атхарвой ответ Шубхи.
— А ты?
Близнец Шубхи ответил Атхарве взглядом, не уступавшим в твердости его собственному. Его лицо стало задумчивым, и Атхарве понравилось, что этот воин не отвечает сгоряча.
— Мне кажется, у нас недостаточно фактов для такого важного решения, — сказал Ашубха.
— Ответ труса, — бросил Тагоре.
Атхарва отметил в глазах Ашубхи сдерживаемый гнев. Тагоре был его сержантом и заслуживал уважения, но блюсти субординацию в нынешних условиях было сложно, а произносить столь оскорбительные слова в адрес могучего воина — неразумно.
— Тагоре, ты ошибочно принимаешь за трусость обычное благоразумие, — сказал Ашубха. — Нельзя отрицать, что у Хоруса и наших примархов были причины для восстания, но Атхарва прав, говоря о том, что никто из нас больше не знает своих легионов. Может, они пали жертвой зависти или позволили высокомерию затмить клятву верности?
— Верность для меня превыше всего, — заявил Шубха, отвернувшись от своего брата. — Я найду способ добраться до своего легиона и буду сражаться бок о бок со своим примархом.
— Слова истинного Пожирателя Миров, — похвалил его Тагоре и хлопнул по плечу. — Мы все должны вернуться к своим легионам. Если ты, Атхарва, решишь остаться на Терре, дело твое, но я буду искать любую возможность вернуться к своему примарху. Со мной моя сила и боевые братья, охраняющие фланги. Я найду способ вырваться с Терры. Может, я и пройду по Багряной Тропе, прежде чем попаду на Исстваан-пять, но я не сверну с этого пути.
— А что потом? — спросил Атхарва. — Что, если ты, добравшись до Ангрона, обнаружишь, что он погряз в скверне и не достоин твоей верности?
— Тогда я обнажу меч и погибну, пытаясь его убить.
— Ты слышишь? — спрашивает Сатурналий. — Буйство этих звуков меня поражает.
— Я слышу, — отвечает Нагасена. — Их печаль едва не разбивает мне сердце.
Сатурналий смотрит на него, но не может понять выражение его лица, и Нагасена понимает, что тот старается угадать, не шутит ли он.
— Следи за своими словами, охотник, — говорит гигант Сатурналий, — иначе тебя самого упрячут в Кхангба Марву вместе с этими бунтовщиками.
— Ты меня не понял, друг Сатурналий, — говорит Нагасена. — Я буду охотиться за этими людьми до последних дней Терры. Без пощады, без отдыха. Но если бы мы услышали их страх и замешательство, если бы мы знали, что они могут сражаться на нашей стороне… Если бы не издержки генетики… Они растеряны и не знают, что делать.
— Я не знаю, к какому каналу вы подключились, — говорит Головко, отрывая взгляд от инфопланшета в руках Картоно, — но я слышал, что они намерены покинуть этот мир и воссоединиться со своими легионами. Мы обязаны остановить их.
— Согласен, — отвечает Нагасена.
Он кивает, но не сводит глаз с зернистого изображения на инфопланшете. Сигнал слабый и неустойчивый из-за обилия металла и нелегальных антенн, которыми усеяны крыши соседних домов, но его достаточно, чтобы охотники впервые взглянули на свою добычу.
За спиной Нагасены в пурпурных лучах вечернего солнца дымятся обломки разбитого «Карго-9», окруженные Черными Часовыми с оружием наготове. Спускается ночь, а Город Просителей особенно опасен в темное время суток, но им не остается ничего другого, как продолжать поиски. Большую часть катера уже растащили, даже крылья кто-то отрезал ацетиленовой горелкой, и обнажившиеся внутренние стойки торчат вверх, словно несущие колонны.
Кто-то из бродяг пытался им помешать, приняв за конкурентов в сборе металлолома, но теперь они мертвы, расстреляны Черными Часовыми. Сатурналий и Головко потратили драгоценное время, осматривая обломки машины, но Нагасена знал, что они ничего не найдут.
Севериан позаботился об этом, и Нагасена понимает, что из всех беглецов его будет поймать труднее всего. Это волк-одиночка, который без колебаний покинет своих товарищей, едва почуяв, что охотники дышат им в затылок. Адепт Хирико стоит у искореженного фюзеляжа, проводит ладонью по теплому металлу и пытается обнаружить остаточные следы психики беглецов. Напрасное занятие. Слишком много людей пользовались этим катером, слишком многие прикасались к нему уже после крушения, чтобы остался нужный след, но надо использовать каждую возможность, исследовать каждую мелочь.
