Кай закончил рассказ и ждал, что Роксанна спросит о тайне, помещенной Сарашиной в его голову, но расспросов не последовало, и он почти влюбился в эту девушку. А Роксанна посмотрела на дверь, за которой скрылись космодесантники.
— Ты не должен позволять им доставить тебя к Воителю, — сказала она.
— Ты считаешь, что после всего, что со мной сделали, я еще чем-то обязан Империуму? — спросил Кай. — Я ни за что снова не сдамся кустодиям.
— Я об этом и не говорю, — ответила Роксанна и снова взяла его за руки. — Но даже после всего, что произошло, ты ведь не стал предателем Империума, правда? Но станешь им, если позволишь отвезти себя к Хорусу. Ты ведь знаешь, что я права.
— Знаю. — Кай вздохнул. — Но как я могу им помешать? Я не так силен, чтобы с ними бороться.
— Ты можешь убежать.
Кай покачал головой.
— Я продержусь здесь не больше десяти минут.
Роксанна промолчала, но другого подтверждения ему и не требовалось.
— Что же ты собираешься делать? — наконец спросила она.
— Не имею ни малейшего представления, — признался Кай. — Я больше не хочу, чтобы меня использовали, это единственное, что я знаю точно. Я устал от того, что меня таскают то туда, то сюда. Я хочу сам управлять своей судьбой, но не знаю, как этого добиться.
— Тебе надо поторопиться с решением, — заметила Роксанна, увидев, как открывается дверь крематория. — Они возвращаются.
Мертвые стали пеплом. Аргент Кирон и Орху Джития больше не существовали, их тела поглотило пламя. Тагоре словно оцепенел. Он понимал, что гибель товарищей должна вызвать горе, но не мог думать ни о чем другом, как о следующих убийствах. После стычки с людьми Бабу Дхакала его тело как будто превратилось в туго натянутую струну, которая вибрировала незаметно для всех окружающих, но в любой момент могла порваться.
Ему нравилось ощущать кровь на своих руках, а устройство, внедренное в его череп, награждало за каждое убийство потоками эндорфинов. Руки Тагоре бессознательно сжимались в кулаки, а глаза обыскивали помещение в поисках угроз, возможных засад и ловушек. Собравшиеся здесь люди были кроткими, эмоциональными и бесполезными. Они проливали слезы, испытывая, как он догадался, печаль, но сам он уже не был способен на это чувство.
Пока Севериан и Атхарва разговаривали с седым стариком об этом месте — Пожиратель Миров не мог заставить себя даже мысленно произнести слово «храм», — Тагоре послал Шубху и Ашубху проверить окрестности. Он часто и неглубоко дышал и сознавал, что его зрачки расширились до такой степени, что глаза кажутся черными. Каждый мускул в его теле звенел от напряжения, и только железная воля удерживала Тагоре от нападения на любого, кто осмелился бы посмотреть в его сторону.
Но никто не поднял на него глаз. Тагоре не встретил ни единого взгляда и сел на скрипучую скамью, стараясь унять свои эмоции. Он жаждал боя. Он хотел убивать. Его ярость не находила цели, а тело требовало освобождения от напряжения и награды, которую сулила аугментика в черепе.
Тагоре говорил о воинской чести, но даже ему самому слова казались бессмысленными. Они произносились механически, и он даже не ощущал разочарования, и это его тоже не трогало. Это были хорошие слова, которым он привык верить, но перед лицом утраты все потеряло для него смысл, кроме боевой ярости. Он точно знал, сколько жизней отнял, и мог воспроизвести в памяти каждый смертельный удар, но и это его не радовало. Ни гордости за точно рассчитанный выпад, ни восторга от победы над достойным противником, ни радости от битвы ради цели, в которую верил.
Император создал его солдатом, а Ангрон превратил в орудие.
Тагоре помнил ритуал разбития цепей на борту «Завоевателя», этой могучей крепости, посланной в небеса, словно спущенный с цепи боевой пес благородного рыцаря. Сам Красный Ангел, Ангрон, подошел к опутанной цепями наковальне и обрушил свой мозолистый кулак на крепкий узел. Одним ударом он разбил символические цепи его рабства и бросил обломки разорванных звеньев тысячам собравшихся Пожирателей Миров.
Ради одного из этих звеньев Тагоре толкался и дрался со своими братьями в яростной беспорядочной схватке. Он тогда уже был штурм-сержантом Пятой роты и достаточно жестоким, чтобы вырвать железное звено у воина по имени Скраал — одного из недавних рекрутов, еще не удостоенного имплантатов. Тагоре немилосердно колотил его до тех пор, пока тот не выпустил свою добычу.
Позднее он переделал это звено в рукоятку Вершителя, своего боевого топора, но теперь и это оружие для него потеряно. При мысли о том, что это оружие осталось в руках врагов, гнев вспыхнул с новой силой. Тагоре услышал треск ломающегося дерева и открыл глаза, ожидая нападения, но по каплям крови, выступившим на ладонях, догадался, что сломал спинку скамьи.
Он снова закрыл глаза и вспомнил слова песни о Конце Битвы:
Я поднимаю разящий кулак
И салютую одержанной победе.
Я окрещен кровью врага.
Я не отступил перед самой смертью,
Но теперь огонь должен остыть.
Пусть пируют стервятники,
А мы сочтем убитых.
Я видел, сколь многие пали сегодня.
Они умирали, но я уверен,
И наша кровь не пропала даром.
Войне безразлично, чья кровь ее питает.
С последними словами Тагоре судорожно выдохнул, чувствуя, как напряжение покидает его тело, словно разряд, уходящий по громоотводу в землю. Он разжал кулаки, роняя на пол щепки, и только тогда ощутил чье-то присутствие. Рядом с ним на скамье сидел мальчик. Тагоре не мог определить его возраст, поскольку не помнил своего детства, а хрупкие тела смертных менялись так быстро, что уследить за их возрастом было невозможно.
— А что ты только что говорил? — спросил мальчик, поднимая голову от листовки, которую читал до этого.
Тагоре оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что мальчуган действительно обращается к нему.
— Это слова об остужении пламени в сердце воина, когда сражение уже закончено, — настороженно ответил он.
— Ты ведь космодесантник, правда?
Тагоре кивнул, не понимая, чего хочет этот ребенок.
— Меня зовут Арик, — сказал мальчик, протягивая руку.
Тагоре с подозрением посмотрел на руку, а затем окинул взглядом всю хрупкую фигурку, бессознательно намечая точки для наиболее эффективных ударов, чтобы переломать кости и убить его. У него шея не толще прутика, ее очень легко сломать, а кости плеч и ребра проступали под тонкой рубашкой.
Чтобы его уничтожить, не потребуется много сил.
— Тагоре, штурм-сержант Пятой роты, — наконец произнес он. — Из легиона Пожирателей Миров.
— Очень хорошо, что ты здесь, — кивнув, сказал Арик. — Если люди Бабу Дхакала вернутся, ты их убьешь, правда?
Тагоре, довольный, что разговор свернул на понятную ему тему, тоже кивнул.
