Каждому епископу вменялось ежегодно посещать лично ту часть своей епархии, где предполагается существование еретиков, или поручать это дело опытному человеку; призвав трех наиболее уважаемых жителей (или даже больше, если сочтет это нужным), он должен обязать их обнаружить местных еретиков - лиц, собирающихся на тайные сходки, или тех, кто ведет жизнь странную и отличную от жизни остальных. Он должен распорядиться о приводе к себе тех, на кого поступит донос, и наказать их по каноническим правилам, если они не докажут своей невиновности или если после отречения от ереси снова впадут в нее; если кто-либо из жителей откажется повиноваться епископу в том, что ему поручено, и дать клятвенное обещание объявлять обо всем, что ему станет известным, он должен сам быть тотчас же объявлен еретиком; наконец, с епископами, уличенными в допущенной небрежности по очищению своих епархий от еретиков, будет поступлено как с виновными, и они будут низложены со своих кафедр.
Бофранку прежде всего вспомнились фрате Корн с братией и староста Офлан. Первый, надо полагать, уже покинул те земли, если еще жив; что до старосты, то он вполне мог исполнить возложенные на него обязанности, будучи пугливым и подобострастным человеком.
Песнь, радость, верная любовь и честь,
Приятность, вежество и благородство,
Их затоптало злое сумасбродство,
Предательство и низменная месть.
И мне от скорби сей спасенья несть…
Стихи неизвестного поэта, распространявшиеся в списках, тут же были запрещены и изымались.
Что до самого конестабля, то по разбирательстве он был все же отставлен от службы и переведен на преподавание - чего ему, впрочем, и желалось еще по пути в столицу. За ним даже сохранен был чин - но лишь как почетный, учитывая многолетнюю примерную службу. Фолькон беседовал с ним лишь однажды, когда сообщил, что некоторые обвинения по доброй воле грейсфрате Броньолуса сняты, раненый миссерихорд выжил и чувствует себя благополучно, а ряд злосчастных событий решено умолчать, дабы не наносить ущерба ни Секуративной Палате, ни церковникам.
Но Бофранк все же полагал, что зачем-то надобен грейсфрате. То, что он не ставил подписи под приговором и судебными заключениями, а Броньолус подделал ее или же огласил без написания, каким-то образом объединяло их. Что потребует грейсфрате? Чем угодить и как отомстить ему? На все требовалось время, и Бофранк надеялся, что за делами и заботами Броньолус более не вспомнит о нем. И в самом деле - теперь грейсфрате как будто бы потерял к конестаблю всякий интерес.
Служебное перемещение Бофранка в первую очередь ударило по сбережениям: преподавательскому составу платили куда меньше, нежели работникам той же десятой канцелярии, да еще пришлось заплатить штраф раненому миссерихорду. Отец был возмущен - Бофранк даже не знал, что из наветов достигло его ушей, - и отказал сыну в беседе, помощи и содержании. В завершение всего верный Аксель был также отобран у конестабля, коему теперь не полагалось казенной прислуги.
Нужно добавить, что труп Тимманса, по счастью, так и не был найден - за что необходимо благодарить Акселя, поработавшего на славу. Дурно ли, правильно ли поступил тут Бофранк - он старался не думать.
Раны, полученные в схватке с принципиал-секретарем, были списаны на ночного грабителя, который якобы напал на конестабля, возвращавшегося домой, но после обратился в бегство при появлении симпле-фамилиара. Первым же, кого Бофранк навестил после излечения, был его старый знакомец Жеаль.
Проктор Жеаль как раз завершил солидный труд о способах различения растительных и животных ядов, коими обычно пользуются злоумышленники, и пребывал в радужном настроении. Он принял Бофранка в большой лаборатории, что находилась на улице Церемоний, в неприметном с виду здании, принадлежащем Секуративной Палате. Здесь помещались трупохранилища, различные залы для опытов в физике и химии, а также с некоторых пор обитал Жеаль, своими научными изысканиями снискавший уважение и почет. Возможно, кто другой давно привлек бы внимание церкви и миссерихордии, но не таков был Жеаль: на каждый свой удачный опыт он тут же заручался поддержкой священнослужителей, объявляя достигнутое промыслом и наущением господним.
– Здравствуй, мой друг! - воскликнул Жеаль, вскочив с невысокого деревянного стульчика, на котором он сидел перед большой ретортой. - Давно не видел тебя; слыхал, ты имел неприятности?
– И предостаточно!
– Слыхал также, ты был ранен, утратив персты… Рад, что все разрешилось удачно… Ты теперь, верно, наш человек? И правильно: в науке более толку, чем в беготне по улицам до тех пор, пока некто шустрый не проткнет тебе брюхо кинжалом. Я полагаю, в скором будущем многие преступления будут выявляться в таких вот лабораториях, как моя. Что же тебе доверено преподавать?
– Разное, - отмахнулся Бофранк. - Расскажу как-нибудь потом, ибо времени будет довольно для всего. Пока же прошу об одном: проверь, что сие. Мне неплохо бы удостовериться, что это - семя человека.
С этими словами он подал Жеалю привезенный из поселка сосудик.
– Откуда добыто? - осведомился тот, помещая сосуд в специальный проволочный каркас. В отблесках огня долгоносое его лицо казалось странной горгульей, спрыгнувшей с карниза Фиолетового Дома.
– Следы посмертного соития с убитой девушкой… Я старался хранить его в холоде, но не уверен, что оно не попортилось.
– Как я вижу, это обыкновенное семя, которое изверг человек, а никак не дьявол, - сказал Жеаль, - если ты имел именно такое сомнение. Не стану спрашивать попусту: дело это путаное, и я не хочу знать различные детали, могущие быть опасными.
– Я не боюсь теперь невзгод,
Мой друг, и рока не кляну,
И если помощь не придет,
На друга косо не взгляну.
Тем никакой не страшен гнет,
Кто проиграл, как я, войну, -
невесело пропел Бофранк.
– Так ли уж проиграл? Не верится мне. А что до утраченных пальцев, то есть у меня один оружейник и хорошая мысль на сей счет… Тут положись на меня: кто еще из твоих друзей хитер, как Проктор Жеаль?
– Никто, - признал Бофранк.
– Ну вот же. - Жеаль выплеснул из сосуда остатки семени прямо на каменный пол. - В таком случае не выпить ли нам вина? А потом я представлю тебя некоторым достойным соратникам моим; ведомо ли тебе, кстати, что жив еще и старый хире Айм?
– «Мочевые соки имеют сладкий вкус, что говорит о значительном сахарном изнурении»?! Сколько же ему лет?
– Изрядно - до такой степени, что некоторые и не верят, что он жив. Однако он весьма бодр и не желает идти на покой. Вот тебе пример того, как следует радоваться жизни и плевать на невзгоды. Советую и тебе поступать так же, друг мой Хаиме.
И в самом деле, они выпили вина, после чего Жеаль представил Бофранку множество премилых людей - профессоров, адъюнктов и прочих ученых мужей. Если кто из них и ведал о приключившихся с Бофранком бедствиях, все смолчали, и конестабль решительно убедился, что на невзгоды полезнее всего плюнуть и залить их добрым бокалом вина.
