Они присели на великолепный диван, болтая, как старые друзья, о всяких несущественных вещах, пока разговор неизбежно не коснулся смерти боярина Кововича.
— Я слышала об этом ужасном деле и о том дураке, Пашенко, — сказала Анастасия.- Просто кошмар, что такого человека, как ты, посмели обвинить в столь чудовищном преступлении.
— Да, это нелепо,- согласился Каспар.
— Что заставило Пашенко решить, что ты имеешь какое-то отношение к убийству?
Каспар пожал плечами:
— Люди во дворце видели, как мы с боярином обменялись парой неласковых слов, вот чекист и пришел к неверному заключению.
— Фи! Пашенко некультурный, если бы он арестовал всех, кто ссорился с Кововичом, половина Кислева сидела бы сейчас в чекистских застенках.
— Значит, его не слишком любили? — спросил Каспар.
— Не особенно,- кивнула Анастасия.- Он был груб и невоспитан, и мне совершенно непонятно, почему его жена устроила сцену перед твоим посольством. Говорят, он ее безжалостно избивал, так что к чему ей оплакивать его уход? Нет, этого я никогда не пойму.
Каспар покачал головой, жалея Алексея Кововича тем меньше, чем больше узнавал о нем. Этот человек был пьяницей, и, судя по всему, госпоже Ковович без него будет только лучше. Он допил сок и поставил бокал на резной столик орехового дерева рядом с диваном.
— Но довольно об этом, Каспар! — воскликнула Анастасия.- Жизнь и так достаточно мрачна. Расскажи о себе, мне интересно, как такой человек решился отправиться в Кислев в столь смутное время.
— Меня послал сюда император, — сказал Каспар.
— О, не скрывай, наверняка должно быть еще что-то. Ты поссорился с кем-то стоящим у власти, чтобы получить такую… неудачную должность?
— Неудачную? Что ты хочешь сказать?
— Этот пост наверняка не принесет тебе ни материальной выгоды, ни престижа, как в центрах дипломатической активности, в Мариенбурге или Бордело, и не станет полезной ступенькой в карьере. Или, к примеру, Тилия. Там хотя бы приятный климат. Но Кислев — в нем ведь нет никакой притягательности. Скажи мне честно, почему ты приехал в Кислев?
— Я же сказал. Император попросил меня занять этот пост, и я согласился.
— Так просто?
Каспар кивнул:
— Я прослужил в армиях Империи почти сорок лет, начав в шестнадцать, получая по шиллингу от императора Леопольда. Я вступил в корпус копейщиков и следующие шесть лет воевал в Аверланде, то против одного орка-полководца, то против другого. Мы обошли всю Империю, сражаясь, зарабатывая, смею заметить, доброе имя, побеждая тварей, рыскающих в темных чащобах, племена северян, которые совершали набеги на вашу страну и Остермарк, и любого врага, приходящего со злом и убийством в сердце. Я вырос до командира подразделения и дрался на стороне самого императора Карла-Франца в битве при Нордуине. Так шли годы, пока я не возглавил все войско моего императора.
— О, да ты великий герой, — протянула Анастасия.
Каспар улыбнулся:
— Возможно, но мой народ в опасности, ему нужны люди, которые понимают, что такое война, и знают, что, чтобы выжить, надо сражаться. Дипломатия и переговоры сейчас не помогают, пришли времена, когда человек сам должен захотеть драться за правое дело. Кислев, возможно, и не синекура, но, если я, прибыв сюда, добьюсь поддержки наших армий, сопротивляющихся вторжению неприятеля, это все, что мне нужно.
— Значит, ты истинный патриот и альтруист. Такие люди редко встречаются, — с улыбкой заметила Анастасия.
— Не так уж редко, как ты думаешь,- ответил Каспар.
Анастасия рассмеялась и спросила:
— Почему тогда ты оставил службу?
Улыбка исчезла с лица Каспара.
— Моя жена, Мадлен, у нее было слабое сердце, и мои отлучки слишком тревожили ее, — грустно ответил он. — Когда я вернулся из кампании, развернувшейся в Приграничных Княжествах, я с честью демобилизовался, и мы поселились в Нулне.
— Ясно. А твоя жена… она ждет тебя на родине?
— Нет. — Каспар покачал головой. — Мадлен умерла три года назад. Она упала в нашем саду, когда ухаживала за розами. Жрец Морра сказал, что ее сердце просто сдалось, что у него не осталось сил, чтобы давать жизнь. Он сказал, она ничего не почувствовала, что, я полагаю, было своего рода благословением.
— О, прости, мне так жаль, Каспар. — Анастасия придвинулась ближе и взяла его руки в свои. — Как это неразумно с моей стороны! Пожалуйста, прости меня, я не хотела бередить столь болезненные воспоминания.
— Все в порядке, Анастасия, ты же не знала.
— В любом случае мне не следовало быть такой беспечной. Я слишком хорошо знаю, что такое потеря любимого. Моего мужа, Андрея, убили шесть лет назад,
Каспар протянул руку и вытер слезу, сверкнувшую в уголке глаза Анастасии.
— Мне жаль. Убийцу поймали?
— Ха! Городская стража и чекисты не сделали ни-че-го! Андрей, да упокоит Урсан его душу, был очень хорошим, но чрезвычайно наивным человеком. Без моего ведома он вложил деньги в несколько весьма сомнительных, но очень красочно расписанных предприятий на паях с одной личностью по имени Чекатило.
Каспар и без того имел повод презирать Чекатило, а теперь он мысленно вписал в счет еще один пункт.
— Я знаю господина Чекатило, — сказал он.
— Ну вот, никому точно не известно, но мне говорили, что Андрей шел домой со встречи в Купеческой Гильдии и наткнулся на каких-то разбойников. Они его ограбили, отняли кошелек и забили до смерти железными прутьями.
Каспар вспомнил версию, рассказанную ему Софьей, и мысленно поблагодарил того, кто избавил Анастасию от правды о том, откуда на самом деле возвращался ее супруг.
— Конечно, сделать ничего нельзя, но я знаю, в чем дело. Доказательств у меня нет, но сердцем я чувствую, что этот подонок приложил руку к смерти Андрея.
Глаза Анастасии наполнились слезами, тонкие руки взлетели к лицу.
— Прости, я, наверное, не очень хорошо знаю язык, но мысль о том, что этот кусок человеческого дерьма как ни в чем не бывало разгуливает по улицам, меня так злит, так злит!..
Каспар склонился к ней и обвил рукой хрупкие плечи, не зная, что сказать, чтобы успокоить женщину. Вместо слов он просто притянул ее к себе так, что ее головка легла на его плечо; на камзоле его тут же расплылось влажное пятно.
— Не волнуйся, — пообещал Каспар. — Я не позволю ему снова причинить тебе вред.
IV
Каспар опустил монету в руку грума, держащего под уздцы его лошадь, довольный тем, что за это время слуга расчесал серебристую конскую гриву и хвост и даже смахнул пыль с копыт. Ухватившись за рог на передней луке седла, он запрыгнул на спину лошади и бросил взгляд на дом Анастасии, женщины, которую он готов был защитить от любых невзгод.
