Я ступила вперед, почти преградив ему дорогу.
— Господин мой…
Людовик, которого оторвали от беззвучной молитвы, вздрогнул и поднял глаза. На какой-то миг показалось, что на лице его отразилось раздражение: как смеет какой-то нахальный проситель отвлекать его от молитвы, — но тут он узнал меня, и залегшие по углам рта морщины разгладились. «Впрочем, мое внезапное появление, — подумала я, — не слишком-то его обрадовало».
— Элеонора! Что вы здесь делаете?
— Пришла, чтобы отыскать вас.
Наберусь терпения. Людовик выглядел таким юным, таким тихим, что те суровые слова, которые я повторяла всю ночь, сразу же улетучились. Людовик, взяв меня под руку, искусно ушел с пути шествующих монахов.
— Вы желали поговорить со мной?
— Да, иначе зачем бы я здесь оказалась?
Это прозвучало резче, чем мне хотелось.
— Тогда идемте.
И он, преклонив колена перед алтарем, провел меня в свою комнату и закрыл дверь, чтобы нас никто не потревожил.
— Что случилось?
Поначалу я только и могла, что оглядываться вокруг. Ничем не лучше, чем в обычной монашеской келье: голый каменный пол, голые стены, только над лежанкой висит распятие. А сама лежанка, на которую я присела, ибо стоять здесь вдвоем было негде, представляла собой узенький топчан, покрытый единственной тонкой простыней. И больше ничего.
Вот жилище короля Франции.
— И что же? — обратился ко мне Людовик, садясь рядом.
— Здесь вы живете? — спросила я.
— Когда это мне удается.
— Но отчего? Вы ведь король Франции!
Людовик вскинул голову.
— Я вырос среди всего этого, — напомнил он мне без обиняков. — И думал, что такая жизнь мне предназначена. Я не должен был становиться королем.
Это признание, этот отказ от своего титула поразили меня. Не желал он быть королем! Ему куда больше хотелось вернуться к прежней жизни среди молитв и богослужений. Я до сих пор не понимала, как глубоко это в нем засело — вся его прежняя жизнь, все, что было воспитано с детства.
— И вы не живете в своих дворцовых покоях?
Темная волна страха поднялась в моей душе, когти этого страха впились мне прямо в сердце.
Людовик, как бы осознав, что проявил неосмотрительность, не сводил глаз с распятия.
— Разумеется. — Не отрывая взгляда от распятого Христа, он нежно прикоснулся к моим пальцам. — Я понимаю, что не могу проводить здесь все свое время, как мне бы хотелось. Я король, у меня теперь есть другие обязанности, коим я должен уделять внимание.
Одна из таких обязанностей — я!
— Отчего вы не пришли ко мне вчера ночью? — спросила все же я, хотя, Бог свидетель, знала ответ наперед.
— Потому что я был здесь.
Вот так просто.
— У мужа есть обязанность перед женой.
— И я непременно исполню ее. Уже исполнил. За последние недели я в первую очередь выполнял волю своего отца, а не свою собственную, и пренебрегал путем к спасению души. Отец мой этого не понимал. Но теперь король — я, и я вернулся в свой дом. Вчера был престольный праздник
[28]
, и я стоял всенощную, как это нам положено. Я не мог находиться с вами, Элеонора. — Теперь он посмотрел на меня, наклонился и запечатлел у меня на лбу легкий-легкий поцелуй. — Вы столь прекрасны… Но мне не дозволено разделять с вами ложе в святой день.
Когти глубже впились в мое сердце, страх все нарастал.
— А сегодня? Сегодня вы придете?
— Нет. Вы должны понять меня, Элеонора. Не потому, что я будто бы не питаю к вам глубочайшей любви и уважения, но ведь сегодня пятница
[29]
.
Говорил он совершенно серьезно, словно объяснял непонятливому дитяти.
— А разве вам не дозволено предаваться плотским утехам по пятницам?
Терпение мое трещало по швам, будто старый, изношенный пояс.
— Не дозволено.
— Но… вам же нужен наследник.
— Это мне известно. А вы не понесли от нашего последнего соития?
Вернее было бы сказать, единственного! Каковы же последствия этого проявления Людовиком своего мужества, я до сих пор не ведала.
— Если да, — продолжал он, не дожидаясь моего ответа, — то нет никакой нужды домогаться близости чаще, чем это представляется мне уместным.
Уместным. У меня в душе, камень за камнем, вырастала глухая стена отчаяния. Я вгляделась ему в глаза. Сейчас не время для робости.
— А не думаете ли вы, Людовик, что на моем ложе мы оба можем получать удовольствие?
Он поднес мои пальцы к губам, но чело его чуть омрачилось.
— Да ведь это запрещено, Элеонора. Греховно. Писание научает нас, что, когда мужчина познает женщину, цель его состоит в рождении детей, и никакой иной причины тому не существует.
— Бог создал нас по своему образу и подобию, дабы мы испытывали телесные удовольствия совместно.
— Разумеется, но только в границах, кои определены Священным Писанием.
На меня он смотрел с недоумением, словно был поражен, что я не понимаю простых вещей. Он был таким ласковым, таким заботливым, уверенность в своей правоте была в нем так непоколебима, что я нимало не сомневалась: страх мой вполне оправдан. За этим спокойным объяснением я увидела ясно, что ждет меня дальше. Как возможно женщине, пусть даже мне, соперничать за его внимание с самим Господом Богом и предписаниями Святой Матери Церкви?
— Бог направляет течение моей жизни, но я тем не менее всегда стану заботиться о вашем счастье. Я не буду пренебрегать вами, Элеонора, но и вы должны понять: свою жизнь я посвятил Богу.
— Вы хотя бы отужинаете со мной? Нынче вечером, в моих покоях. Наедине. Только мы вдвоем, чтобы можно было…
Я беспомощно пожала плечами, ухватившись за мелькнувший шанс. Если он станет проводить со мной хотя бы какое-то время, то я могу завоевать его сердце и показать, что наша близость отнюдь не обязательно греховна.
— Нет. Не могу. По пятницам я пощусь — только хлеб и вода. Это день покаяния во грехах наших. — Он встал и отпустил мою руку. — А теперь вам пора уходить. Когда позволяют мои королевские обязанности, я весь день провожу в молитвах, от ранней заутрени до вечерни. Мне нужно молиться за спасение души. За мою страну. И за вас, дорогая Элеонора, я тоже буду молиться.
Решительно обняв за талию, он почти вытолкал меня из кельи.
— Когда же я увижу вас снова?
