— Возьми себе, — улыбнулась я, увидев растерянность на ее лице. — Это в возмещение всего того, что ты ради меня делаешь. Он отлично подойдет к твоему красновато-коричневому платью, а у меня и так остается много драгоценностей.
Я протянула ей камень на открытой ладони, и он засиял тем неповторимым огнем, каким светятся только изумруды. Но не успела она взять камень, как я сомкнула пальцы.
— Ваше величество?
— Нет. — Я достала из шкатулки агатовое ожерелье. — Нет, вот это будет лучше. Золото и коричневый цвет камней больше пойдут к твоим волосам.
Агнесса приняла подарок с некоторым недоумением, а я вернула изумруд на его место в дорожном сундучке. Сохраню его, но надевать больше не стану. Сохраню как напоминание о коварстве мужчин, которые стремятся манипулировать мною и использовать в своих интересах. Я с блеском вышла из трудного положения, однако, это не повод для самодовольства. Я не забыла, как хитроумно расположил мальчишка фигуры на шахматной доске. Чтобы рыцарь взял королеву? Не бывать этому!
Никогда больше я не поставлю себя в подобное двусмысленное положение.
Конечный итог всего этого дела, помимо позорного поражения графа Жоффруа, доставил мне немалое удовольствие и наполнил меня радостью. Говорят, кто подслушивает, тот не услышит ничего хорошего о себе. Не стану с этим спорить, но я все же поступала по-своему.
— Ваше величество… — Я как раз входила в одну из королевских приемных, когда аббат Сюжер начал беседу с королем, и он продолжал свою речь, не подозревая о моем присутствии. — Я изменил свою точку зрения. Полагаю, вам следует взять Ее величество с собою в Святую Землю.
— А мне казалось, что вы со мной в этом вопросе не согласны.
— Так оно и было, Ваше величество. Но теперь я считаю, что для нас всех будет лучше, если она окажется вместе с вами, под вашим надзором.
— Ну, если вы полагаете…
— Именно. Вы не можете быть до конца спокойны, если она останется во Франции без вас. Возьмите ее с собой, Ваше величество.
Я сделала вид, что ничего не слышала, а пока подошла близко к Людовику, они уже обсуждали какие-то второстепенные финансовые вопросы.
Что ж, в целом это маленькая, но важная победа. Над анжуйцем. Над аббатом Сюжером и Людовиком. Я добилась своего — отправляюсь в Святую Землю.
Я благосклонно поздравила аббата с назначением регентом на время нашего отсутствия. Заслужил же он хоть какого-то вознаграждения.
Глава одиннадцатая
Об анжуйцах я совершенно позабыла. С каждой минутой все ближе был миг моего освобождения. А какое славное предстоит приключение! Колокола звонили, набирая силу, пока каждый их удар не стал отдаваться в моих ушах громом, как могучая дробь войсковых барабанов. Снова я стояла в церкви аббатства Сен-Дени. И снова Людовик приближался к алтарю, а на нас, как и прежде, обрушивались жара и волнение окружающей толпы. На этот раз король облачился в черное рубище паломника с вышитым на груди красным крестом воина Христова — как и у сотен окружающих.
Прошло уже больше года с того дня, когда аббат Бернар призвал к крестовому походу в своей проповеди в Везле
[69]
. Сколько нужно времени, чтобы собрать войско, вооружить его и снабдить всем необходимым? Как оказалось, гораздо больше, чем все мы предполагали. Но теперь мы были готовы, ополчение собрано, рыцари со своими оруженосцами и пажами прибыли, а влекомые волами телеги обоза нагружены и не один раз проверены. Вокруг меня по всей церкви горели тысячи свечей. В воздухе трепетали свешивающиеся отовсюду боевые знамена и хоругви с ликом Христа. Эта атмосфера вызывала благоговение и вдохновляла на великие дела — если только церемония когда-нибудь закончится и мы сможем наконец пуститься в путь. Если же все будет идти с прежней скоростью, то я успею поседеть и впасть в старческое слабоумие прежде, чем мы выедем из Парижа.
По такому торжественному поводу сам папа Евгений перебрался через Альпы, чтобы лично благословить нас. Теперь он стоял у алтаря, давая нам почувствовать умом и сердцем священное присутствие самого Господа Бога. По щекам Людовика струились невольные слезы (он даже не ведал, как надлежит себя держать королю по такому торжественному случаю!), он заметно дрожал от захлестнувших его чувств, а папа высоко поднял серебряную раку с мощами святого Дени и протянул священную реликвию Людовику, который благоговейно прикоснулся к ней губами. Затем он вручил королю орифламму из красного с золотом шелка, с позолоченным древком — священное боевое знамя Франции, которое надлежало доставить в Святую Землю и там возложить на алтарь церкви Гроба Господня.
Из тысяч глоток вырвался вопль восторга. Людовик лил слезы в три ручья. Даже я почувствовала, как щеки увлажнились от волнения, а больше всего — от облегчения: наконец — наконец-то! — мы готовы выступить в поход.
Не все прошло так гладко. Папа Евгений заклеймил тех, кто берет в крестовый поход нарядные платья, румяна да белила — в тех же выражениях, в каких он проклинал продажных девок и богохульников. Дело в том, что моему примеру последовали мои фрейлины и некоторые дамы из благородных семейств, пожелавшие присоединиться ко мне. Нельзя же было ожидать, что мы проедем сотни лье, не имея хотя бы частично тех удобств и той роскоши, к которым привыкли от рождения. Отчего бы и не выделить для нашей поклажи нужное число повозок, запряженных волами? Да и без служанок мы, разумеется, не могли обойтись. Нам что же, самим себя обслуживать? Может быть, я хочу чрезмерно многого? Мне так не казалось.
— Но зачем столько платьев! — негодовал Людовик, когда увидел, что я припасла на те долгие месяцы, которые предстояло провести в дороге.
Два его советника с бегающими глазками не без труда привлекли внимание короля к постоянно возрастающему числу повозок.
Эти двое откровенно терпеть меня не могли. Вполне взаимное чувство.
Одо де Дейль, менее злобный из этой парочки, монах аббатства Сен-Дени, был секретарем Людовика: аббат Сюжер пристроил его к королю капелланом, дабы не спускать глаз и с самого короля, и, подозреваю, с меня. Лицемерный человечек, на которого была возложена обязанность вести официальную летопись похода, дабы сохранить деяния Людовика для потомства. Могу поклясться, обо мне он не много доброго скажет, будь даже моя душа чище снега. Какую пользу мог он принести Людовику в войне против нечестивых? О чем только думал аббат Сюжер? Лучше бы уж назначил на это место рыцаря, человека, имеющего опыт в битвах. Мне было трудно сдерживать свое отвращение к этому типу.
А был еще и Тьерри Галеран.
Вот свою неприязнь к нему я была и вовсе не в силах скрывать.
